В футбольном зазеркалье - Николай Кузьмин

– Видал, Геш? Проигрывать умеет, а расплачиваться – нет. Страдая от унижения, Мухин опустился на четвереньки.

– Условий, надеюсь, не забыл? – напомнил, издеваясь, Владик. Одной рукой Мухин прижал два шара к животу, еще один шар зажал подбородком и, стараясь не уронить, заковылял под столом. Владик подгонял его кием до тех пор, пока он не вылез с другой стороны стола.

– Росту у Мухи нет, – пожаловался Владик, – под столом пешком пройдет. Может, с тобой сыграем, Геш? Три шара форы.

Вскочив на ноги, Мухин с азартом кинулся ставить шары.

– Ну, погоди! Уж я тебя загоню. Постой, Геш, сейчас увидишь. Скачков с улыбкой смотрел, как он горячится и составляет шары в треугольник. Он сочувствовал Мухину. Серебряков, как игрок, котировался даже в биллиардном павильоне городского парка. Однажды в Батуми, на сборах он в пух и прах разнес какую-то местную знаменитость. Игра тогда шла на «интерес», и дело, помнится, едва не кончилось скандалом.

Ступени на веранду застонали под тяжестью массажиста. Матвей Матвеич, поднявшись, повел глазами. В компании картежников он заметил молоденького Сашу Соломина.

– Это еще что? – и он бесцеремонно выгнал его из-за стола. – Твоя книжка? Тогда бери и шлепай. Толку больше будет… Иди, иди, с картами еще успеешь.

– А ты – тоже!.. – напустился он на Маркина. – Учитель нашелся!

– К старости пускай готовится, – улыбнулся Алексей, быстро раздавая карты по кругу. – Старость придет – чем заниматься будет?

Массажист, кряхтя, поместился на соломинское место, потянул и раскрыл карты. Живот держал его от стола на расстоянии.

Возле столовой на ступеньке приехавшего из города автобуса сидел сапожник Кондратьич и, вздев старенькие, перевязанные изоляционной лентой очки, вслух читал газету. Его слушали шофер Николай Иванович и Марковна. В руках Марковны мелькали вязальные спицы.

– Господи, Гешенька, – пожалела она ковылявшего мимо Скачкова, – на тебе что, кирпичи возили?

Чувствуя, как на лице тянет подсыхающую кожу, Скачков молча улыбнулся. Его, действительно, словно кто облил с ног до головы. Николай Иванович и Кондратьич проводили его взглядом.

Добрая Марковна глубоко вздохнула:

– Грязищи-то, грязищи на вас на всех!

Все постельное белье ребятам Марковна стирала и крахмалила сама, брезгливо отвергая городскую прачечную.

В бане, после обильного горячего душа, Скачков долго массировал распаренную ногу, втирая мазь. Стоило ему перетрудиться на тренировке или в игре, под коленом, где был заживший багровый рубец, непременно возникала унылая тягучая боль. После крепкого массажа боль обычно проходила. В нос шибало терпким запахом растирки.

Ковыляя утомленными ногами, он побрел к себе в домик. Такую походочку, точно знак принадлежности к избранным, усвоили от футболистов все городские пижоны. Скачкову было не до пижонства – каждый шаг давался с трудом. А на вечер Иван Степанович назначил двухстороннюю игру.

На поле легла длинная косая тень от ворот. В пионерском лагере за озером сыграл вечерний горн.

Продолжительным свистком и по-судейски подняв руки, Арефьич известил об окончании тренировочной игры. За бровкой поля со своих мест поднялись Иван Степанович и массажист. Иван Степанович машинально глянул на часы: вечерняя тренировка, как и полагалось, заняла полтора часа.

Приволакивая ноги, футболисты потянулись к краю поля для разбора игры. Иван Степанович, дожидаясь, что-то говорил массажисту и стучал по стеклу секундомера. Матвей Матвеич, оттопырив нижнюю губу, внимательно слушал и кивал курчавой головой.

Выслушав, он подхватил свой неизменный чемоданчик и зашагал к домикам базы.

К вечерней тренировке Иван Степанович приготовил неожиданный сюрприз: он попросил сыграть за основной состав прежнего капитана «Локомотива» Шевелева. На базу, к началу тренировки, он приехал на служебной машине.

Когда Шевелев появился из командного домика, уже одетый для игры, стало видно, как сказываются на спортсменах годы. Футболка обтягивала плотные бока, заметно выпирал тугой животик. А был он парнем поджарым и подвижным, с прекрасным, почему-то забытым нынче ударом с носка и великим мастером в борьбе за верховые мячи; с тех лет у него осталась память на всю жизнь – шрам на рассеченном виске. На поле Шевелева всегда отличала инженерская интеллигентность – страстность и джентльменство одновременно.

– Здорово, Геш, – Шевелев, протягивая руку, старался скрыть смущение. – Стариков берете?

Ладонь у Шевелева сохранилась прежней: маленькая, крепкая.

– Старый конь борозды не портит, – дружелюбно отозвался Скачков.

– Хоть и неглубоко пашет? – подхватил со смехом Шевелев, подкатывая рукава футболки.

Ребята, направляясь к полю, поглядывали на бывшего футболиста с веселым недоумением. Зачем понадобилось тренеру это «воскрешение из мертвых?» Не пришлось бы вызывать неотложку!

Постучав, как бывало, носком о землю, чтобы бутса лучше «села» на ногу, Шевелев выбежал на простор зеленого, подготовленного к игре поля. Широкой грудью он жадно вобрал запах влажной травы и перегретой, смоченной полчаса назад земли – незабываемый аромат пролетевшей навсегда молодости. Оборотился и махнул рукой Матвею Матвеичу, чтобы подал мяч.

– Старик-то, а? – расслышал Скачков ласковый голос Виктора Кудрина.

У Кудрина этот состарившийся, ушедший на покой спортсмен вызывал всего лишь ласковое умиление, не больше, но у Скачкова к «старику» было свое, особенное отношение. Шевелев в его представлении был и остался образцом служения футболу, долгу. Однажды на глазах всей команды, сидевшей в автобусе и дожидающейся своего капитана (по дороге с базы на стадион тому зачем-то понадобилось заскочить домой), из окна третьего этажа выпала дочка Шевелева, махавшая отцу ручонкой. Это был страшный случай. Ребенка увезли на «скорой», а Шевелев, мгновенно постаревший, чернее тучи, отправился с командой на игру: он не мог допустить своей замены – слишком важным был тот матч.

Недаром Братин в своем отчете писал, что современному спорту требуются молодые люди, готовые к трудным испытаниям; к счастью, такие спортсмены у нас есть – мы располагаем целой категорией игроков, которые надевают футболку не на тело, а на душу!.. Все это Скачков помнил (да и не он один). А разве не Шевелев поддержал его в памятном матче, когда он головой в прыжке забил свой первый гол? Он и потом, играя еще целых три сезона, не переставал поддерживать его и направлять; он был по-человечески умен и добр и, как теперь помнится, часто посматривал на молоденького и горячего Скачкова с ласковой усмешкой человека, уступающего возрасту, словно бы хотел сказать, что для него, мальчишки, настоящий футбол только начинается, а все, что было прежде, все трудности и огорчения, так, пустяки, не больше. Скачков тогда и в самом деле был восхитительно силен и молод и даже не догадывался, какую тяжесть он сам взваливает на свои мальчишеские плечи… С какой непостижимой быстротой промелькнули годы! Кажется, давно ли одно появление Шевелева из туннеля стадиона вызывало бурю на трибунах, а вот осталось одно ласковое умиление мальчишек… «Старик!»