Взломанные небеса - Эл Робертсон

– И маме придется снова оплакивать тебя? В тот раз ей было так плохо. Пусть она всего лишь программа. Но ей было тяжело. Я видел, как она мучилась. Тогда я полюбил ее снова. Пусть она не твоя мать, но она любит тебя, как мать. Она потеряла тебя однажды – как героя. Второй раз она потеряет тебя как…

– Давай, папа, не стесняйся, говори.

– Ты думаешь, я скажу «как труса»? Нет, трусом я никогда тебя не назову. Я хорошо знаю тебя. Не сомневаюсь, у тебя были свои причины. Но ты не подумал ни о нас, ни о своем долге перед Пантеоном. Ты подвел меня, свою мать и богов. Прости, сын. Но уже слишком поздно. Ты свой выбор уже сделал.

– В Пантеоне – преступники! Кто-то из богов поставлял контрабандой «пот» через «Царь-пантеру»! А его прислужники убивали, чтобы замести следы.

– Кажется, мы про это уже говорили. Ты уверял меня, что тебя из-за этого и услали на войну, а вовсе не из-за того, что у тебя светлая голова. Не из-за того, что кому-то надо жертвовать собой ради всех. Я знаю все про твою паранойю. Но даже если ты и прав – посмотри, сколько добра сделал Пантеон! Боги видят намного дальше нас. Они нужны нам.

– Ты ошибаешься. Я видел, как живет Тотальность. Насколько там свободнее. Господи боже, папа, там люди могут по-настоящему владеть вещами! Там не нужны лицензии на все подряд! Папа, Тотальность – наше будущее.

– Что за чушь! Тотальность сбросила астероид на Луну, убила там ребятишек! И посмотри, что эти мерзавцы сделали с Сандалом! Беда сломала его. Да и Королевство тоже. Он старается не показывать, но ведь он стал тенью себя прежнего. Враги захватили все его добро от Марса до Луны. Скоро они придут и за остальным. И все погубят тоже.

– Папа, это все пропаганда. Тотальность утверждает, что она непричастна к трагедии на Луне. И это не ложь. Все системы безопасности и заводы Королевства, транспортная инфраструктура Сандала, фабрики еды и лекарств, которыми заправляли Близнецы, войска Розы – Тотальность не захватила, а освободила их! Тотальность сделала их эффективнее и свободнее.

– Чушь! Нам необходима власть Пантеона. Только глянь на Землю, на то, что от нее осталось, и вспомни, сколько глупостей мы натворили, прежде чем отдали богам власть над нами. А посмотрел бы ты, что делается на прежней штаб-квартире Сумрака! Да уж, освобождение. Но я больше не хочу про это. Я пригласил тебя в дом, говорил с тобой. Больше я ничего не должен тебе.

– Мне жаль, что я расстроил тебя.

– Жаль? Тебе?! Да ты и не думал жалеть. Когда я потерял твою мать, у меня остался ее фетч, чтобы утешить меня. После тебя у меня не останется ничего. Ничего.

– Папа, я поступил правильно!

– А я сказал, что не верю тебе. Пожалуйста, уйди.

– Папа…

– Ты явился сюда, расстроил меня, и я даже не могу поделиться с твоей матерью! Уходи!

Джек вышел. Охваченный воспоминаниями, он задержался в коридоре. А на кухне заплакал отец. Страшно было слышать эти тихие, одинокие рыдания… Джек осторожно притворил за собой дверь, словно уходя с похорон. Лампы Хребта лили равнодушный свет. Примирения уже не будет. И прошлое изменилось. Старые воспоминания ушли навсегда. Вместо памяти об уютном, спокойном детстве осталась мертвая безразличная пустота. Джеку захотелось, чтобы вместо сердца у него был комок молчаливых холодных чисел, составляющих сердцевину злобной мелкой душонки паяца.

Погруженный в тягостные раздумья, Джек брел бесцельно по улице. Мимо спешили по своим делам одетые в лохмотья люди, надежно укрывшись от реальности сетевой скорлупой. Дома вокруг тоже были неопрятными, недоделанными. На многих работали машины, перекраивая мир вокруг, – будто смотришь сон робота о рождении из механического чрева. Огни Хребта померкли. Вечерело. Джек вышел на небольшую площадь, окруженную зданиями, которые выглядели так, словно их собрали из сломанных системных плат. Ее рассекал железный виадук со станцией на нем. С громким лязганьем остановился поезд. Звук был такой, будто ребенок трясет камешек в жестяной банке. Вагоны зеленые – значит, Кольцевая линия. Она опоясывает весь огромный цилиндр Дока.

В детстве Джек любил купить билет и весь день кататься по Кольцевой, считая проносящиеся мили. Раз за разом он объезжал весь свой мир, совершая самое долгое путешествие на колесах, возможное в человеческом мире.

Порыв холодного ветра вернул Джека к реальности. Он почувствовал себя вымотанным вконец. В вагоне тепло и сухо. И можно поспать. Джек пошел к станции.

В голове тихо щелкнуло.

«До чего же здорово вылезти наружу! – объявил Фист. – Как прошла встреча с предками, нормально? Нет? Что ж, неудивительно!»

Джек слишком устал, чтобы пререкаться с паяцем.

«Эй, а у нас тут письмецо от того мякиша! Надо же, хоть кому-то ты не опротивел. Хочешь чуточку любви от Тотальности?»

Джек отрицательно покачал головой. В поезде он выбрал место так, чтобы сидеть спиной к Бородавке. За окном виднелись низкие крыши Дока. Позади них возвышался огромный порт – детище Сандала. Порт был сплошь усеян крохотными движущимися точками: докеры разгружали контейнеровозы, отсоединяя блоки и оставляя их дрейфовать в пространстве. Вдали висели три «снежинки». Их неподвижность лишь подчеркивала суматоху у Хребта. Две «снежинки» висели в тени Станции. Но третья оказалась под лучами Солнца – и вспыхнула вязью золотых огней. Свет плясал и искрился в сложнейшем лабиринте тысяч зеркал. Джеку вспомнились война и страх, с каким он приближался к такой громаде, чтобы раствориться в тесных закоулках огромного разума «снежинки».

Проходивший мимо пассажир задел Джека, вернув к реальности. Огни Хребта почти уже погасли. Док проваливался в ночь – свое самое естественное, подлинное состояние. За окном проплыл выжженный пустырь, мертвое пятно среди города. В вагонах зажглись желтые матовые лампы. Окно рядом с Джеком превратилось в зеркало: в нем отражалось лицо бесконечно уставшего человека, но так и не достигшего того состояния покоя и безразличия, какое обычно приносит крайняя усталость.

«Эй, Джеки-малыш, тебе нужно побриться! Когда я возьму свое, я уж позабочусь о том, чтобы выглядеть прилично».

При мысли о лаковом деревянном подбородке паяца Джека передернуло. Вагон наполнился пассажирами. На каждой остановке их заходило все больше. Все в убогой одежде, сущих лохмотьях, испещренных сетевыми символами. Грубо обметанные края обтрепались, неряшливые швы расползались, не хватало пуговиц. Все несуразное, не по фигуре и размеру. Но в сети этого не видно. Сетевые символы доставляют с далеких серверов прекрасные обманчивые видения. Джек представил радугу ярких цветов и вспомнил о сверкавшей под солнцем «снежинке». Интересно, сколько людей на этом поезде позволяют себе увидеть огромных холодных гостей? А из увидевших сколько понимают их красоту? Наверное, никто.

От собравшейся толпы в вагоне стало тепло. Выходить причин нет. Джек задремал.

«Сходил бы ты отлить, – буркнул Фист. – А то ведь в штаны наделаешь».