Жизнь соло. Новая социальная реальность - Эрик Кляйненберг

Однако в случае с Мэри Энн все не так просто. Мы подъезжаем к дому и видим двух привязанных перед ним собак. Эмили звонит в ветеринарную службу и просит забрать животных. Фасад дома находится в плачевном состоянии. Деревянная облицовка прогнила. Вместо лужайки перед домом — серая пыльная плешь. На ней стоит старый микроавтобус Volkswagen со спущенными шинами. На этом микроавтобусе не ездили уже много лет — Мэри Энн использовала его как склад для хранения вещей.

Внутри дом еще более запущен, чем снаружи. Темно и пыльно, штабелями стоят видеокассеты, пустые картонки из-под сока и коробки из-под товаров, рекламируемых на ТВ-канале Home Shopping Network. Многие из них даже не открыты. Эмили обращает мое внимание на ужасный беспорядок и заявляет, что «это еще не самый страшный случай хординга». Мне, напротив, кажется, что это крайняя степень захламления бесполезными вещами, после чего Эмили как профессионал объясняет мне критерии оценки. «Здесь чувствуешь под ногами пол. Во многих случаях в домах так все забито, что пола вообще не видно. Приходится перелезать через вещи, как через заграждения».

Эмили прекрасно знает, что ее может ожидать, поэтому на каждое подобное задание выезжает с перчатками, парой спортивной обуви и специальной маской на случай, если человек умер и, до того как обнаружили тело, пролежал дома. Обычно ей приходится долго искать. Она проверяет выдвижные ящики и аптечки. Если необходимо, залезает на чердак. Ломает замки на закрытых дверях. Однажды она нашла деловые бумаги в холодильнике в отделении для овощей.

Эмили осматривает гостиную Мэри Энн. С первого взгляда становится понятно, что усопшая жила в основном в этой комнате. Напротив покрытого пылью телевизора стоит неубранная, «дневная» кровать. В поисках денег, писем или каких угодно вещей, которые связывали владелицу дома с окружающим миром, Эмили поднимает покрывала и одеяла. Но на кровати ничего нет, кроме влажных одеял и пустых коробок из-под яиц.

В паре метров от кровати под завалами мусора мы обнаруживаем обеденный сервиз. Эмили находит пачку писем и счетов, просматривает их. Пока она так и не нашла то, что ей нужно. Никаких визиток адвокатов или бухгалтеров. Никаких фотографий друзей или родственников. Никаких чеков и квитанций по оплате, кроме как за подписку на журналы AARP, Ladies Ноте Journal и TV Guide. Мы не можем обнаружить даже следа того, что в жизни Мэри Энн существовал кто-либо еще. Именно это меня и поражает — даже больше, чем грязь и чудовищный беспорядок.

Эмили ищет уже 45 минут, а результатов ноль. Я спрашиваю ее, является ли это чем-то необычным. «Нисколько, — отвечает она. — Везде одинаково. Люди окружают себя вещами, а не близкими душами. Она устроила здесь себе уютную нору, маленькую пещерку внутри вещей. Ясно, что именно здесь она и проводила большую часть времени».

Эмили ищет контактную информацию, а не пытается решить загадку чей-то жизни. Тем не менее иногда она узнает и истории людей. Она рассказывает мне о двух случаях, которые не выходят у нее из головы. Один случай касается женщины, муж которой погиб во время Второй мировой войны. Эта женщина пережила своего мужа на 60 лет, но, судя по ее личной переписке, она пыталась держать себя так, словно живет в 40-х годах. Другая история — про человека, который покончил жизнь самоубийством, вдыхая дым из переносного гриля для барбекю, который поставил на кровать. Эмили рассказывает, что вся квартира была черна от дыма и единственными белыми пятнами были следы самоубийцы и ее собственные. Это было странное зрелище, и не только по причине способа самоубийства, а потому, как ее собственные следы соединяли ее с умершим. Впрочем, Эмили некогда подолгу размышлять на эти темы. В доме Мэри Энн много работы.

Наконец, после полутора часов поисков, Эмили находит предмет личного характера. Под грудой вещей в одном из комодов лежит фотоальбом с фотографиями маленькой танцующей девочки и несколько студийных портретов, наподобие тех, которые делают актеры в Голливуде для своих резюме. Девочка миловидная. У нее кудряшки, как у Ширли Темпл, и глубокие ямочки на щеках. Но мы на самом деле не уверены, что это Мэри Энн, потому что подписи нет никакой, есть только год — 1933.

О самой Мэри Энн нет практически никакой информации. Мы узнаем, что по тому же адресу раньше жила и ее мама, которая получала много писем. Мэри Энн явно увлекалась травяными препаратами и средствами нетрадиционной медицины. Ее отец был женат четыре раза, и мама Мэри Энн была его третьей женой. Мэри Энн вставила микрочипы в своих собак, чтобы было их легче найти, если они потеряются.

Эмили говорит, что не воспринимает как-либо лично людей, жизни которых расследует. Она не пытается понять их загадку, потому что психологически это отнимает много сил, а работы много.

Я спрашиваю ее о том, кто, по мнению Мэри Энн, должен был разбираться с ее вещами. «Никогда об этом не думала. В большинстве случаев очевидно, что такие люди не хотели, чтобы в их квартирах бывали посторонние. Те, кто их знал, возможно, не подозревали об этой стороне их существования».

«Но она же понимала, что рано или поздно умрет и кто-то все это увидит», — настаиваю я.

«Может, все потому, что ей некому было все это оставить, — делает предположение Эмили. — Какое значение имеет беспорядок, который все равно некому оставить?»

Через два часа мы находим то, что может помочь Эмили. Это открытка 30-летней давности с рождественским поздравлением, адресованная Мэри Энн и ее матери. Судя по всему, это открытка от родственников, потому что в ней просят помочь разобраться с генеалогическим древом детей семьи. Эмили кладет открытку в прозрачный пластиковый пакет, который она отвезет в офис. Настает время возвращаться, потому что Эмили должна сдать ценную открытку в отдел хранения до пяти часов.

Эмили опечатывает дверь, и мы выходим на улицу. За нами с любопытством наблюдают несколько соседей. Эмили спрашивает у владельца соседнего дома, Льюиса, навещали ли Мэри Энн родственники. «У нее не было визитеров, — отвечает тот. — Только разные дамы, которые приходили, чтобы ей помочь». Возникает неловкая пауза, во время которой мы размышляем о жизни Мэри Энн. Потом Льюис говорит: «Не могу сказать, что она была очень счастливой женщиной. Все эти годы она была одинокой. У нее были две собаки, вот и все».

Чуть позже мы встречаем другого соседа, по имени Джордж. У него иное мнение: «Она была приятным человеком, — говорит он. — Она с нами всегда заговаривала. Она и с нашим сыном разговаривала. Когда я выходил на работу, часто видел ее на крыльце. Я говорил: „Привет, Мэри!“, она отвечала: „Привет, Джордж!“ Вот и все».

После разговоров с Джорджем и Льюисом я осознал кое-что о смерти по-настоящему одиноких людей. В большинстве случаев мы совершенно не можем предположить, было ли им грустно от их собственного одиночества. Мы не знаем, жили ли они хорошо и умерли без друзей по собственному выбору или потому, что в их жизни произошел какой-то сбой, который они так и не смогли исправить. Когда слышишь историю человека, похожего на Мэри Энн, неизбежно вкладываешь в нее свои собственные чувства и размышления. И наша реакция на смерть такого человека говорит не только об умершем, но и о нас самих.