Про Иванова, Швеца и прикладную бесологию #4 - Вадим Валерьевич Булаев

родоначальник семейства – его прадед, вернувшись с каторги, куда попал за какие-то грехи и где заработал клеймо КАТ(**) – по одной выжженной букве на лбу и каждой щеке, решил остепениться и заняться извозом. В лихачи его, ясное дело, с криминальной биографией никто не взял, вследствие чего перебивался бывший преступник доставкой разных грузов в далёкие и не слишком края. Откуда у предка появился стартовый капитал на телегу с лошадью и первые подряды – Никита Михайлович не знал, зато пояснил свою фамилию: «До клеймения преступникам ноздри рвали, чтобы их приличные люди издалека видели. Потому и фамилия у меня – Рваных. Членовредительство хоть и отменили в каталажках к тому времени, когда мой прадед туда угодил, однако народ ещё долго старые порядки помнил. Рваным и прозвали».

Дело у родоначальника пошло. Построил крепкий дом в предместье, завёл хозяйство, познакомился с разбойниками, принялся скупать награбленное. Для этого сделал комнатку под погребом, где хранил до поры особо приметное барахло. Выждав, продавал перекупленное в соседних губерниях, понемногу, через знакомых, отправляя опасный товар со своими обозами. Осторожный, в общем, был человек.

Годы шли, предместье разрасталось, бывший каторжанин превратился в крепкого, уверенного в себе хозяина ломовой артели. Поседел, удачно женился на приличной девушке. Когда произошло первое убийство – Рваных не знал. Однако слышал от бабки, что предка неоднократно пытались «пощупать за мошну» старые приятели. Дядя оказался не подарок – отбивался чуть ли не в одиночку, а трупы приноровился прятать в схроне, здравомысленно опасаясь, что с его буйным прошлым в законную самооборону никто не поверит. Как оно обстояло на самом деле – честно признавал старик – не известно.

Про нежить инспекторы пока не спрашивали, слушая и запоминая перипетии рода Рваных.

… Подросли дети, принялись помогать пожилому ломовику в нелёгком труде. Суровым ветром по постаревшему подворью прошлись революция, гражданская, раскулачивание и коллективизация с индустриализацией. Родоначальник давно умер, перед смертью, в качестве покаяния, передав секрет погреба сыновьям. Те отнеслись к отцовым тайнам с пониманием – сами уже были в немолодых летах и прекрасно знали, насколько вычурно может жизнь извернуться.

Отчий дом каким-то образом достался среднему сыну каторжного, остальных братьев разбросало по миру. Он оброс семейством, родил наследника – будущего отца Никиты Михайловича, радовался троим дочуркам.

Пришёл сорок первый год. Голод, бомбёжки, оккупация. Мужчины ушли на фронт. В родовом гнезде остались одни женщины – бабка Никиты Михайловича и его родные тётки. Последних, молодых и сильных, угнали на работы в Германию. Больше от них вестей не было…

Озверев, осиротевшая мать вспомнила про могильник и начала личную войну с фашистами. Убивала по одному, предпочитая не расквартированных по избам солдат, а транзитных, добирающихся на фронт после отпуска или наоборот, едущих с фронта к любимым фройляйн. Попадались ей и офицеры. Точное количество убитых Рваных не знал – бабка об этом не любила говорить, ограничиваясь коротким: «Мало! Надо было больше их, аспидов, порешить!»

Сергей попытался представить – каково это, втайне убивать врага и одновременно жить в постоянном страхе за пропавшую в той кошмарной круговерти семью, за себя, ежеминутно ожидая разоблачения и виселицы. Не смог, но бабулю зауважал. Крепкая, по всему, тётка была. Бесстрашная.

Отгремел салют Победы, фронтовики потянулись домой. Вернулся лишь сын. Израненный, нервный, пьющий. Понемногу успокоился, пошёл на работу, получил комнату в барачной коммуналке, женился, родил одного сына – Дмитрия, следом второго – сидящего перед инспекторами Никиту Михайловича. Больше семи лет мужик в нормальной жизни продержался, а потом снова запил.

Сгорел от водки быстро. Инфаркт.

Мать Рваных, поначалу перебравшаяся поближе к свекрови в обветшавший дом, ушла. Не ужились женщины. Старуха, обезумев от горя, винила именно невестку в смерти сына, не желая принимать никаких оправданий. Помыкавшись в одиночку с двумя маленькими детьми, молодая вдова была вынуждена отвести братьев к Прасковье Ильиничне ради нормальной крыши над головой. Там они и остались, в тепле и заботе.

Дальнейшую судьбу несчастной, пережившей мужа и намаявшейся по маломерным комнатам с общими кухнями, инспекторы уточнять не стали. Не те подробности, о которых приятно узнавать. Вряд ли с ней что-то хорошее случилось.

… Внуки росли, ходили в школу, в кружки. Дрались и мирились с соседской ребятнёй, обносили чужие сады. В поле зрения детской комнаты милиции не попадали – меру знали и дальше обычных шалостей их баловство не заходило. Старший, Дмитрий, пошёл в армию. Младший продолжал учиться.

Неподалёку построили фабрику, куда старуха устроилась сторожем.

Пригород незаметно влился в городскую черту и его принялись активно сносить, меняя старые избы на комфортные, по тем меркам, пятиэтажки, однако до дома Рваных высотная застройка добралась не сразу. Первоначально вокруг молодого предприятия, окрылённые послевоенной гигантоманией власти, с размахом запланировали целый микрорайон, но буквально через пару лет ударные темпы строительных работ снизились. Причина оказалась банальна – не хватало людей.

Так и жили бабка с внуками, да ещё пара десятков дворов без особых перемен.

Вернулся из армии старший брат, устроился водителем. Познакомился с девушкой Тамарой, трудившейся почтальоном. Начали встречаться.

В один из вечеров, спровадив Прасковью Ильиничну в ночную смену, Дмитрий попросил младшенького куда-нибудь свалить до утра, чтобы тот не мешал культурному отдыху с избранницей. У подростка вопросов не возникло – он в те дни был прыщавым семнадцатилетним оболтусом и великолепно понимал незамысловатое желание братца.

Придя домой с утра пораньше, как сам признавал Никита Михайлович, счастливым и пьяненьким – обнаружил, что старшего нигде нет, а Тамара лежит в кухне на полу мёртвая, с проломленным черепом.

– Утюгом её Димка приложил. Чугунным. У нас он всегда у печи стоял. По старинке гладили, электричество экономя. На печи разогреешь – и при должной сноровке не хуже этих… с паром.

… Перепугавшись, подросток вместо милиции сразу рванул к бабке, заканчивавшей трудовую смену, и всё ей рассказал.

Та не растерялась. Спокойно завершила дела на фабрике, без спешки пришла домой, осмотрелась. Поохав, дождалась сумерек и вместе с внуком перенесла девичье тело в погреб, а там спустила в люк, прикрытый железной плитой, оставшейся ещё от прадеда, к остальным покойным. Орудие преступления снесла на помойку в другом районе.

Тамару, фамилию которой Рваных не смог вспомнить, сколько не силился, стали искать через два дня. Оказалось, у неё с собой имелась довольно крупная сумма денег – получила для раздачи пенсий старикам на своём участке и, в нарушение всех инструкций, взяла на ночь с собой. По-видимому, планировала после приятных игрищ, не заходя на работу, приступить к исполнению служебных обязанностей. Сумма оказалась немаленькой. Со слов следователя – почти шесть тысяч.

Пенсии исчезли вместе с братом.

– Больше о нём ни слуху, ни духу, – печально шамкал дед. – Ходили сплетни, будто Димка на приисках под Бодайбо сгинул…

Хлопнула входная дверь. В дом вошла Татьяна. Не предлагая ничего гостям, она прошла на кухню, погремела дверцами и раздражённо позвала:

– Никита! Иди таблетки выпей!

Смутившись от такой бесцеремонности, хозяин дома невнятно извинился и направился к своей сожительнице.

Воспользовавшись моментом, Сергей шёпотом спросил у друга:

– Ты ему веришь? Я про смерть почтальонши… Мог бы просто отморозиться и сказать, что ничего не знает.

– А смысл? Мужик не тупой. Начни он открещиваться от всего – настоящая полиция ему бы все мозги вынесла. На допросы бы как на работу ходил. Зачем очевидное замалчивать? Мы же ему сразу сказали про комнатку… Так проще – да, помогал, малолеткой был, испугался. Грохнул брат, прятала тело бабуля, а он краями. Любой адекватный следак в лёгкую прекратит дело в связи со смертью подозреваемого, тем более с таким свидетелем. И ни один крючкотвор не подкопается.

Вернулся Рваных, промакивая губы краем рубахи. Татьяна опять ушла на улицу.

– Тогда все решили, что Томка вместе с братом сбежала, – повздыхав, продолжил пенсионер, усаживаясь обратно в кресло. – В розыск объявили… Дом трижды переворачивали.

– И не нашли ваше семейное кладбище?

– Нет. В погребе картошка хранилась постоянно. От неё дух тяжёлый – ни одна собака не учует, если трупной вони или крови нет. А сам лаз под полкой для консервации прятался, старой глиной присыпанный. Не вдруг заметишь. Я его сам случайно обнаружил. Лет, – тут дед замялся, припоминая, – в тринадцать. Меня бабка послала порядок наводить – старые кадушки достать, помыть, ну и вообще…