Фаворит - Валентин Пикуль

С кормы «Капудание», прямо из дыма, Ушакову кричали:

— Я тебе нос отрежу и глаза выколю!

— Аман, аман… — метались на палубах турки.

Канониры спутали «аман» с «обманом»:

— Опять обманывают… Тогда бей их!

Три мачты подкосило разом, будто деревья в лесу, и мачты, разрывая горящие снасти, падали. Было видно, как в пробоины, будто в колодезные ямы, хлещет морская вода. Ушаков, руками разводя перед собою густой дым, звал Саид-бея:

— Где ты, хвастун и бездельник? Прыгай, пока не поздно… Вот мой нос! Вот мои глаза! Вот мои уши! Прыгай, старче…

— Здесь он, — послышалось из дыма.

Возникла незабываемая картина: невольники тащили на себе турецкого адмирала и свалили его к ногам Ушакова, как мешок. Федор Федорович сразу же остыл от боевого гнева.

— День добрый, Саид, — сказал он ему. — В твои-то годы мог бы и дома посидеть: чего ты полез в эту кашу?

Посреди моря возник вулкан: «Мелеки-Бахри» взорвало.

Вот только теперь Саид-бей стал плакать.

— Не о себе плачу, — говорил он. — Но мой корабль имел в трюмах всю казну султанского флота… Кто мне поверит, что пиастры погибли? Будут думать, что я их украл…

Русская эскадра отвернула в сторону Гаджибея, рядом с нею всплескивала волны гребная флотилия чубатых полуголых запорожцев. На бригантине, под широким кейзер-флагом, спешил навстречу сам Потемкин. А в честь его нужен салют.

— В тридцать выстрелов, — указал Ушаков.

Рядом с Потемкиным стояла на палубе женщина ослепительной красоты, ветер развевал ее тонкий прозрачный хитон.

Потемкин, указав на женщину, крикнул Ушакову:

— В ее честь — еще тринадцать! Она треск любит…

Это была знаменитая Софья де Витт, которая заверила Потемкина, что станет принадлежать ему только тогда, когда падет Измаил…

В салоне Ушаков отрапортовал: турки потеряли около 2000 людей, на «Мелеки-Бахри» сдались 560 моряков, с «Капудание» спасли 18 человек, но зато Саид-бей уже пьет мокко на «Рождестве Христовом». Потемкин с высоты своего гигантского роста навалился всей тушей, сверкающей от обилия орденов и бриллиантов, на приземистого Ушакова, сдернул с него парик и смачно расцеловал в голову, коротко остриженную. Первым делом спросил — сколько русских на эскадре побито?

— Двадцать одна душа.

— Великое дело свершено вами! — сказал Потемкин. — Изгнав капудан-пашу с моря, открыл ты для армии дорогу к Дунаю, а там, на Дунае, — Измаил… Суворов ведает, что без него с Измаилом я не управлюсь, а ты, Федор Федорович, знаешь, что без тебя, друга милого, флоту Черноморскому не жить…

Он выпил водки, присел к столу, письмом оповещая столицу о победе флота: «Наши благодаря Богу такого перца задали туркам, что любо. Спасибо Федору Федоровичу! Коли б трус Войнович был (на его месте), то бы он с… у Тарханова Кута либо в гавани».

Ушаков сказал Потемкину:

— Теперь хочу сразиться с Саидом-Али.

— А на что он тебе?

— Мне Саид-бей сказал, что Саид-Али показывал султану Селиму железную клетку для тигров, в которой поклялся меня живым, будто зверя какого, в Константинополь доставить…

Петербург снова салютовал черноморцам. Федор Федорович получил Георгия и Владимира вторых степеней. А прежние ордена нижних ступеней с курьером отправил в Капитул орденский, вернув их государству обратно: с груди адмирала они теперь достанутся другим — которые моложе его, у которых все еще впереди. Светлейший еще раз заверил Ушакова, чтобы завистников не страшился: «Никто у меня, конечно, ни белого очернить, ни черного обелить не в состоянии и приобретение всякого от меня добра и уважения зависит единственно от прямых заслуг!»

Турок в чистом поле привык бегать, зато уж, если посадить его в крепость, нет врага более стойкого и упорного.

В череде событий на Дунае не забывалось, что несчастный поход Юрия Бибикова к Анапе снова оживил фанатизм имама Мансура. Два года турки собирали армию, и, двинутая на Кизляр грозным Батал-пашою, она была уничтожена за два часа. Черкесы разбежались по аулам, а Батал-паша сдался русским воинам со всеми пушками, халатами, саблями, подзорными трубами и швейцарскими часиками. Потемкин, узнав об этом, распорядился:

— Чтобы в народе русском никогда не увядала память о победе этой, станицу на Кубани именовать Баталпашинской. А шейха Мансура, в Анапе скрывшегося, хватать живьем! Я к туркам милосерден, но сволочь фанатическую умерщвлять стану…

Всегда крайне обходительный с побежденными, он велел Попову переслать в Севастополь деньги-на пособие пленным туркам, сдавшимся на «Мелеки-Бахри». Голенищев-Кутузов, оправившийся после второго ранения, уже двинул войска к Измаилу, и Потемкин перенес ставку в Бендеры, где по-прежнему был окружен свитою, музыкой, благоуханиями, лестью и женщинами.

Ночи были по-осеннему темными, на яркий свет в комнате с улиц влетали нетопыри. За ломберным столом, как всегда, шла игра. Попов, невезучий в картах, шапками выносил к столу золотые червонцы. Комнаты светлейшего украшали жемчужные вензеля имен женщин, благосклонности которых он домогался. Сейчас Потемкин резался в карты под двумя вензелями сразу: «Е» — это Екатерина Долгорукая, гуляющая по коврам в чалме и шальварах одалиски, a «S» — это Софья Витт. В свите поговаривали, что скоро нагрянет графиня Браницкая… Де Рибас докладывал Потемкину, что его флотилия запорожцев уже вошла в Дунай, и светлейший спросил Ланжерона:

— Вы, полковник, сражались в армии Вашингтона, так скажите, есть ли где в мире крепости подобные Измаилу?

— Бастилия перед Измаилом — игрушечный домик.

Герцог Арман Ришелье был в свите Потемкина самым скромным и образованным среди аристократов.

— Дюк, — спросил его Потемкин, — вы объездили всю Европу, сравним ли Измаил с какой-либо еще цитаделью?

— Я не могу судить о достоинствах Измаила, не видев его, но принц де Линь говорил мне о его неприступности…

Потемкин проигрался и, расплачиваясь за проигрыш, широко зачерпнул золота из шапки своего верного сикофанта.

— Ты себе еще достанешь, — сказал он Попову, — а мне взять негде… Да и кто мне даст?

Принц де Линь прислал в Бендеры сына своего, видного инженера-фортификатора, которого прочил в армию Суворова.

— Лучше следовать далее, оставив Измаил в тылу армии. Допустимо, — сказал де Линь-младший, — что храбрые русские солдаты с возгласом «Виват Екатерина!» взберутся на его стены. Но что они могут поделать с гарнизоном в тридцать пять тысяч отборных башибузуков? Вы все без голов останетесь…

Князь Репнин уже бывал под Измаилом, откуда с трудом ноги вытянул; он тоже доказывал невозможность штурма:

— К числу гарнизона прибавим еще и фанатичных жителей, давших клятву на Коране, прибавьте и татар с Каплан-Гиреем, который привел в крепость орду и шесть сыновей своих… А что вы станете делать с Измаилом, если возьмете его?