Хромой из Варшавы. Книги 1-15 - Жюльетта Бенцони

с меня поднос и садись!. И скажи мне, ты-то сам как себя чувствуешь?

Адальбер взял у него поднос, поставил на маленький столик, придвинул поближе одно из голубых креслиц и уселся.

– Слава Богу, у меня крепкая голова, но эта скотина, шагов которого я почему-то не слышал, здорово мне, врезал, и я долго не мог прийти в себя. Собственно говоря, меня вернул к жизни этот необыкновенный раввин. Я даже сперва решил, что вижу сон: он словно бы явился прямиком из Средневековья.

– Вполне возможно! И отныне ничто, происходящее здесь, меня не удивит. Но расскажи мне про Алоизиуса. Лива сказал мне, что он мертв, кто-то из слуг об этом позаботился?

– Да, и это тоже тайна не хуже других. Я сам ничего не видел, поскольку в это время меня приводили в чувство здесь, в этом доме, но мне известно, что он стрелял в раввина и попал ему в руку. А утром жители квартала нашли американца у ворот кладбища: на нем не было ни одной видимой раны, но впечатление было такое, будто по телу прошелся дорожный каток.

– Пришлось, наверное, сообщить американскому консулу, и из этого раздули целую историю?

Адальбер привычным движением взъерошил свои светлые кудри, но сделал это более сдержанно, чем обычно, – видимо, голова еще побаливала.

– По правде сказать, нет, – вздохнул он. – Прежде всего выяснилось, что Баттерфилд, которого звали не Баттерфилд, а Сэм Стронг, на самом деле был гангстером, и его разыскивала полиция нескольких американских штатов. А когда консул приехал в этот квартал, то решил, что попал в сумасшедший дом. Можешь себе представить, какой ужас царит здесь с тех пор, как обнаружили этот странный труп. Люди говорят, что правосудие свершил Голем, и сделал это потому, что нечестивец посмел выстрелить в великого раввина... Эй, что ты так надулся? Только не говори мне, что тоже в это веришь!

– Нет... конечно, нет. Это всего лишь легенда.

– Да, здесь легенды живут долго, особенно эта. Люди верят, что останки создания рабби Лёва покоятся под сводами старой синагоги и что в течение веков они не раз воскресали для того, чтобы свершить правосудие или внушить страх перед Всемогущим...

– Я знаю... Говорят еще, что наш раввин потомок великого Лёва... может быть, даже его воплощение, и что он унаследовал его власть и проник во все тайны кабалистики...Продолжая говорить, Альдо вспомнил собственное странное ощущение: в тот миг, когда он терял сознание, ему показалось, что часть стены сдвинулась. Баттерфилд совершил святотатство, и не только тем, что выстрелил в служителя Бога, но и тем, что оскорбил его, к тому же – в стенах храма. И разве не сказал недавно Лива, что это сделал его слуга? Единственным известным Альдо слугой раввина был тот, кто привел его в прошлый раз: маленький человечек, на голову ниже американца, и уж никак не способный раздавить его своим весом.

Разговор прервался с появлением человека в белом халате со стетоскопом на шее. Адальбер встал и посторонился, чтобы тот мог подойти к постели.

– Вот и доктор Майзель, – объявил он.

Раненый улыбнулся и протянул руку, которую хирург взял в свои ладони, крепкие и теплые. Лицом врач чем-то напоминал Зигмунда Фрейда, а его улыбка лучилась добротой.

– Как мне благодарить вас, доктор? – произнес Морозини. – Насколько я понял, вы совершили чудо?

– Все, что от вас требуется, – это лежать спокойно! Пока вы были во власти лихорадки, вы нас изрядно помучили. Однако никакого чуда не произошло: у вас крепкий организм, и можете поблагодарить за это Бога. Ну а теперь посмотрим, как дела!

В глубокой тишине хирург внимательно осмотрел пациента, наложил на грудь свежую повязку – руки у него были удивительно легкими – и, наконец, объявил:

– Все идет как нельзя лучше. Главное, что вам теперь нужно, – это покой, чтобы рана побыстрее зарубцевалась. А еще, чтобы набраться сил, вы должны хорошо питаться. Через три недели я выпущу вас на свободу!

– Три недели? Но удобно ли стеснять вас так долго?

– С чего вы взяли, что вы меня стесняете?

– Но... я имел в виду эту комнату. Очевидно, она принадлежит молодой девушке?

– Вы правы. Здесь жила моя дочь Сара, но она умерла...

Теплый голос, на мгновение сорвавшись, снова зазвучал спокойно:

– Не стесняйтесь! Сара любила выхаживать больных, и иногда я помещаю в ее комнату людей, которые предпочитают не иметь дела с государственной клиникой. Ну а теперь я вас оставлю. До завтра!.. Не слишком его утомляйте! – прибавил доктор, обращаясь к Адальберу.

– Я посижу еще несколько минут и уйду, – пообещал тот.

Доктор вышел из комнаты, и Видаль-Пеликорн сел на прежнее место у постели друга. Морозини казался растерянным.

– Что тебя мучает? – спросил Адальбер. – Срок в три недели?

– Да, конечно! Впрочем, наверное, иначе нельзя: никогда еще я не чувствовал себя таким слабым...

– Это пройдет. Ты хочешь, чтобы я сообщил твоим домашним?

– Только не это! Но кое-что ты мог бы для меня сделать.

– Все, что угодно, за исключением того, чтобы вернуться в Париж. Я тебя не оставлю, пока ты не будешь совершенно здоров. Времени у меня предостаточно...

– Это еще не причина, чтобы терять его понапрасну. Тебе следовало бы взять машину, съездить за Вонгом и отвезти его в Цюрих. Похоже, он очень этого хочет, и, кто знает, может, там есть какие-то известия? Если не о рубине, так, по крайней мере, о Симоне, а что касается камня, то...

– У нас нет ни малейшей надежды его отыскать, да? Все время, что ты здесь лежишь, я обшариваю Прагу в поисках коротышки в темных очках, но он, должно быть, в тот же день уехал. Никаких следов! Полиция тоже его разыскивает, потому что я, естественно, дал его приметы. Нападение на великого раввина наделало шуму в городе...

– Даже если его и удастся схватить, рубина мы не получим. Он наверняка уже в лапах Солманского. Коротышка, разумеется, член американской шайки, привезенной сюда Сигизмундом. Вот кого я искренне надеюсь изловить. Не забудь, что он доводится мне шурином, да и рубин, возможно, еще себя покажет.

Адальбер встал и осторожно положил руку другу на плечо.

– Я очень испугался, – с внезапной серьезностью сказал он. – Если бы тебя не стало, из моей жизни ушло бы что-то очень важное. Так что береги себя!

Произнеся эти слова, археолог отвернулся, но Альдо готов был поклясться, что успел заметить блеснувшую в уголке глаза слезинку. Впрочем, Адальбер никогда