Третий ангел - Элис Хоффман

— Ты бы тоже так сделала.

— Кто? Я? — Ленни нырнула в постель и поплотнее закуталась в одеяло. — Да ни за что. Мне есть дело только до одного человека на свете. И этот человек — я сама.

Фрида легла так же поспешно, но заснуть не могла. Полежав некоторое время, достала с ночного столика ручку и блокнот и начала что-то записывать. Она слышала, как заснула Ленни, ее дыхание становилось все тише и тише. Слышала, как ворочалась в кровати Кэти. И так, слушая знакомые ночные шумы, она писала о том, как какой-то мужчина в черном пальто медленно проходит по бесконечно длинному коридору, и о прекрасной светловолосой женщине. Она писала об отеле, который никогда не покидают постояльцы, и о любви, которая длится дольше жизни. Так прошли часы, а она их даже не заметила. В комнате было до того жарко и душно, что ее рубашка стала влажной, лоб покрылся испариной и сердце билось быстро-быстро. Исписав весь листок, она встала и пошла к бюро, на котором стоял письменный прибор со стопкой кремового цвета почтовой бумаги. На верхнем листе она печатными буквами вывела заголовок «Призрак Майкла Маклина» и аккуратно переписала все каракули, которые она только что набросала в блокноте.

Закончив труд, девушка спрятала исписанные листы в ящик своего ночного столика, улеглась в кровать, но все равно не могла заснуть. Волнение было слишком сильным. В ее мозгу продолжали звучать странные слова, они теснились и складывались в строки стихов. Какая-то непонятная сила заставила ее записать их и запомнить, но участие самой Фриды было невелико. Она ощущала себя проводником этой непонятной силы. И пока ее соседки спали, девушка мысленно уносилась далеко-далеко. Возвращалась и снова исчезала, и никто не замечал ее отсутствия.

А поутру в отеле начался большой тарарам, который обычно приключался, когда сюда собиралась заехать какая-нибудь знаменитость. Пронесся слух, что должен прибыть сам Джон Леннон. Администрация объявила, что звезда ищет покоя и уединения и поэтому всякий, на кого упадет его взгляд, должен делать вид, что ничего вокруг себя не видит. Управляющий Аякс прочел девчонкам суровую нотацию о том, что они в качестве представителей администрации отеля являются серьезными людьми, в отличие от той толпы взбалмошных поклонниц, что орут на улице. А серьезные люди не заговаривают со звездами, если те к ним не обращаются. В противном случае серьезные люди могут быть уволены. Штрафы удваиваются. «Лайон-парк», в конце концов, — солидный отель и в состоянии защитить частную жизнь своих постояльцев от посягательств толпы.

Фрида была свободна до вечера, поэтому днем отправилась подышать свежим воздухом, к тому же ей хотелось оказаться подальше от этих фанаток, торчащих перед отелем. Ночью она так мало спала, все время думала о пьянице, который лежал на тротуаре, и о своем стихотворении. Наверное, она написала песню. Может, ничего особенного и не получилось, но от этих строк у Фриды так же замирало сердце, как и от песни «Пластинка в зеленом конверте». Что-нибудь это да значит.

Она нарядилась в свое любимое черное платье и высокие черные сапоги, подвела веки карандашом Ленни. При мысли о Майкле Маклине слезы подступали к глазам, хоть она ровно ничего о нем не знала, песня ее была именно о нем. Она его, можно сказать, сотворила.

В парке Фрида прошла подальше и уселась на старую деревянную скамью. Ей нравился запах Лондона — воздух здесь будто вибрировал и казался живым. Хоть листья на деревьях пожелтели, но дни стояли теплые. Густой оградой стояли деревья, и, сидя здесь, можно было вообразить, что находишься в деревне. Деревенских девчонок часто тянуло в такие места, несмотря на их жажду столичных удовольствий. Шум городской суеты едва был слышен, хотя Фрида даже ощущала подрагивание скамьи, когда по Бромптон-роуд проносился поток машин. Сейчас она могла бы сидеть в университетской аудитории и слушать лекцию. Отец часто говорил, что из нее может получиться хороший врач. Смелость у нее есть, кровь и страдания больных не отпугивают ее. И она всегда задавала вопросы, когда ездила с ним на вызовы. А это признак аналитического склада ума. Она не боится смерти, а относится к ней как к естественной составляющей жизни, это единственно верный подход при профессии врача. Никаких истерик и бесплодных сожалений, она понимает, что все на свете имеет конец, если не сейчас, то в надлежащее время.

Однажды, Фриде тогда было всего пятнадцать, ее отца вызвали в ближайшую деревушку. Была ночь. Сначала они добрались до небольшого моста, заплатили два шиллинга за проезд и поехали дальше. Росшие вдоль реки ивы купали свои ветви в спокойной воде. Стояла такая темень, что за высокими изгородями не было видно домов. От поездок с отцом она всегда получала удовольствие, а уж темноты вообще никогда не боялась.

В ту ночь доктор Льюис и рассказал дочери о третьем ангеле. Чаще всего с ним бывает ангел жизни. Ангел смерти в своих траурных одеждах появляется только тогда, когда нет надежды. А третий ангел бродит среди людей, иногда болеет, иногда ждет человеческого участия.

— Но это не наше дело — жалеть ангелов, — сказала Фрида.

— Думаешь? — переспросил доктор.

Тогда она задумалась над его словами. Не хотел ли отец сказать ей, что ее долг помогать больным и отчаявшимся, среди которых может ненароком оказаться и ангел, хоть она об этом так и не узнает? Доктор обсуждал с дочерью такие темы, которые другие люди могли счесть неподобающими для бесед со столь юной особой, но дочь была включена во все самые важные аспекты его жизни. Она была единственной, кто знал о том, что доктор любит в дороге курить сигары. Она считала его самым добрым и самым умным человеком на свете.

Доктор опустил стекло и выдохнул струйку дыма. Потом запел, он был большим поклонником Фрэнка Синатры и тем вечером спел дочери его шлягер «Возьми меня на Луну». Некоторое время они ехали берегом реки, мимо низко склонившихся ив. Потом поравнялись с каким-то домом, позади него на лугу паслись лошади.

— Мисс, можете остаться в машине и подождать меня, — предложил отец. — Здешнему больному доктор не требуется. Скорее здесь нужна помощь ангела, и не того, что в черных одеяниях, если вы понимаете, что я имею в виду.

— Я лучше пойду с тобой. Мне самой интересно.

Она видела, как на темном лугу блестят крупы двух пасущихся лошадей. Вообще-то Фрида ничего не боялась, но сейчас почему-то ей стало страшно. Не то чтобы она взаправду испугалась, скорее ею овладело странное незнакомое чувство. Конечно, она вовсе не думала, что лошади нападут на нее или что эти животные вообще представляют какую-то опасность. То, что она сейчас ощущала, было больше похоже на желание убежать с ними, помчаться по траве не разбирая дороги и далеко-далеко… Она любила свой дом, любила маму с отцом, но если б она сейчас убежала, она никогда бы не вернулась назад.

Фрида несла медицинский саквояж, ей это нравилось. Отец знал о природе почти все. Он был страстным любителем птиц и членом комитета по запрету охоты на лис, каковую считал настоящим варварством. Однажды он принес домой кролика, и тот оставался у них все холодные месяцы долгой зимы, но когда пришла весна, отец убедил дочь отпустить животное на волю. Они вдвоем только успели проводить его глазами, когда кролик нырнул в густой кустарник, а через несколько секунд уже превратился в едва видимую точку в далеких полях. И Фрида подумала, что ему и вправду лучше на воле. Ей даже и в голову не пришло поинтересоваться у отца, откуда он взял этого кролика. В тот вечер он вернулся из Лондона, куда ездил на медицинскую конференцию, и кролик, завернутый в теплое отцовское пальто, пригрелся на заднем сиденье его машины.