Это останется с нами - Виржини Гримальди

Сегодня у Жанны был последний сеанс химиотерапии. Она уже много месяцев борется с раком груди. Пьер был с ней на всех сеансах и обследованиях, у каждого специалиста, который ее осматривал. Жанна впервые выходит на люди без парика. Волосы красивого серо-серебристого цвета постепенно отрастают, и она решила больше их не красить. Они идут пешком – прогулка по свежему воздуху очень ей полезна, тем более что ближайшие дни будут тяжелыми. Пьер и Жанна встречают соседку мадам Партель, ей известно о болезни Жанны, но она все-таки высказывается насчет ее «мужской прически». Жанна не отвечает, она почти никогда ни с кем не пикируется, зато Пьер, задетый замечанием в адрес жены, живо парирует: «Нужен настоящий класс, чтобы так стричься! Вам я бы не посоветовал…»

Жанна улыбается, вспоминая продолжение того инцидента. Соседка побледнела, поджала губы и молча пошла в другую сторону, а они с Пьером хихикали, как нахулиганившие подростки.

Мадам больше никогда с ними не здоровалась.

Боже, как же весело ей жилось с Пьером! У них обоих было чувство юмора людей, которым судьба не оставила выбора. Он был ее лучшим зрителем, она – его. Они часто сравнивали себя с ровесниками и приходили к выводу, что постарели только их оболочки. Пьер и Жанна чувствовали себя детьми, запертыми в телах взрослых, и им совсем не хотелось выбираться наружу.

Жанна начала было складывать письмо, но одна деталь привлекла ее внимание. Она медленно перечитала каждую фразу, пытаясь понять, что ее смутило, споткнулась на восьмой, прочла еще раз и наконец догадалась, кто прислал письмо.

56

Тео

Настал великий день. Конкурс проводился в кондитерской школе Фермад, в Курбевуа. Я собирался ехать на метро, но Филипп решил доставить меня на машине. Было странно видеть его вне стен булочной. Лейла сегодня не работала и тоже захотела присутствовать. Я не стал объяснять, что утром от страха перед испытанием не смог проглотить ни крошки, но, чтобы минимизировать риски, сел на пассажирское место.

Филипп решает, что мне слишком хорошо, и усугубляет ситуацию, как бы невзначай объявив, что, если я пройду этот этап и выиграю следующий, буду напрямую выбран для участия в национальном конкурсе.

– Не сказал раньше, чтобы ты совсем не перетрусил, но сегодня все равно сам узнаешь, так чего уж молчать…

– Да уж, ты выбрал самый подходящий момент, иначе не скажешь!

Лейла кладет руку мне на плечо. Времени возразить не остается, я бросаю взгляд в зеркало: Ирис мне улыбается, Жанна смотрит в окно. Они тоже записались в болельщицы и дружно давят мне на психику, я пытаюсь прогнать из головы мысль о провале, но становится только хуже.

Из тридцати участников-подмастерий, кажется, я один праздную труса, остальные либо и правда спокойны как удавы, либо лучше умеют держать фасон, когда внутри все дрожит от страха. Начало задерживается – ждут еще одного члена жюри, и мы маемся во дворе. Только меня сопровождает свита из четырех человек, другие явились в одиночку или с наставником. Мне неловко, но ничего не поделаешь.

Наконец дверь открывается, нас приглашают внутрь. Сопровождать меня может один человек, и Филипп решительно проходит в дверь вместе со мной.

Лейла снова сжимает мое плечо, и на этот раз я накрываю ладонью ее пальцы. Ирис желает мне удачи. Жанна просит «дать всем дрозда».

На больших столах разложены бумажки с фамилиями участников, в углу зала стоит все необходимое оборудование – печи, холодильники и морозилки, всевозможные ингредиенты. Появляется жюри – я никого не узнаю, но от страха могу сейчас и собственное имя забыть, не то что вспомнить чужие. Объявляют тему испытания: лимонный торт с меренгами. Филипп произносит последнее напутствие и присоединяется к группе поддержки, расположившейся на стульях у дальней стены.

«3, 2, 1, начали!»

Я замешиваю песочное тесто, убираю его на холод и берусь за приготовление крема. Счищаю цедру, разрезаю лимон пополам, чтобы выжать сок, попадаю ножом по пальцу, вижу каплю крови, еще одну, ручеек, в ушах возникает звон, черт, как здесь жарко, ой, звездочки замелькали перед глазами… Спокойной ночи, малыши.

* * *

На обратном пути никто не произносит ни слова. Филипп скрипит зубами. Когда я пришел в себя, он рявкнул: «Парень продолжит!» – но организаторы заявили: «Выглядит парень неважно…» – чем несказанно меня порадовали. Не знаю, намеренно это делает Филипп или нет, но в тот момент, когда он включает радио, Жан-Жак Гольдман предлагает «резать кору до крови…»[52]

Я сижу, уткнувшись в экран смартфона и чувствуя жуткий стыд пополам с облегчением. Слава богу, все закончилось! Листаю картинки и тут получаю сообщение от сидящей сзади Лейлы.

«Ты сделал, что сумел. Главное – преодолел страх».

«Спасибо. Филипп в ярости».

«Забудь, это его обычное лицо. Если хочешь, можем выпить где-нибудь в субботу».

«Это мило, только не нужно меня жалеть».

«Жалость ни при чем, я просто хочу».

57

Ирис

– Я же просила не давать ему телефон!

– Мне стало его жалко…

Беседы с моей матерью должны быть противопоказаны беременным. Если у меня не подскочит давление, значит, тонометр неисправен.

После первого сообщения Жереми мама пошла в жесткий отказ: «Я этого не де-ла-ла!» Я засомневалась вопреки очевидному – только ей, моему брату и Мел известен новый номер телефона, и двоих последних не разжалобил бы скулеж Жереми. В конце концов мама раскололась и признала, что не только регулярно с ним разговаривает, но и принимала дважды у себя.

– Он не понимает, почему ты ушла. Я, честно говоря, тоже. Скоро ваша свадьба, дорогая, ты не можешь просто взять и надуть всех гостей!

– Мама, я сознательно не стала ничего тебе говорить, чтобы ты не расстраивалась. Очень тебя прошу, не вмешивайся и не сообщай ему никакой информации. Слышишь, никакой! Надеюсь, ты не сказала, что я в Париже?

Она молчит.

– Мама! Скажи, что нет.

– Ну милая, ну детка, тебе в кои веки попался милый молодой человек! Он очень нравился твоему отцу, не забыла?

Я нажимаю на кнопку и швыряю телефон через всю комнату, меня обуревают ярость и страх. Я знала, что мама переполошится, но не думала, что из-за него. Она все еще относится ко мне как к ребенку, нуждающемуся в защите, не способному принимать разумные решения и не имеющему трезвых суждений ни по какому поводу. Мама считает: «Я взрослая, мне виднее…»

Иду на кухню через гостиную и вижу занятую шитьем Жанну.

– Ничего не случилось? – спрашивает она. – Я не шпионила, но крики слышала.

– Поговорила