Один раз в миллениум - Чингиз Абдуллаев

Он закончил свой монолог, показав на пустую чашку ОксаныГригорьевны. Та невольно отпрянула, икнула и вдруг закашлялась, словнопоперхнувшись. Потом махнула рукой:

— Из вас получился бы хороший адвокат.

— Я эксперт по расследованиям, — возразил Дронго, — и долженвидеть и хорошие, и плохие стороны любого явления. Обязан замечать малейшиефакты и обращать внимание на незначительные детали. Поэтому не будем торопитьсяс выводами. Скажите, Эдуард Леонидович, только откровенно, Нина была у вас втот день?

— Она не бывала на той квартире никогда, — твердо заявилХалупович, — поверьте, я говорю искренне.

В этот момент снова раздался звонок из приемной. Халуповичвзглянул на Дронго и включил связь.

— Эдуард Леонидович, — раздался голос Нины, при этом ОксанаГригорьевна чуть поморщилась, — извините, что я вас беспокою. Внизу, вприемной, офицер милиции спрашивает Фаризу Мамаджанову. Он говорит, что онадолжна быть в офисе нашей компании.

— Уже и милиция обо всем знает, — устало заметил Халупович.— А почему ты говоришь об этом мне, а не Шальневу? Пусть он и разбирается…

— Я думала…

— Это не мое дело, — жестко заметил Халупович. — Толькомилиции нам и не хватало.

— Нет, — привстала со своего места Фариза, — небеспокойтесь! Это мой брат. Он сотрудник милиции. Приехал в командировку вМоскву и хочет со мной увидеться. Сейчас я к нему спущусь.

— Может, лучше, чтобы он поднялся к нам? — предложил ЭдуардЛеонидович.

— Не нужно, — возразила Фариза, явно нервничая, — я сама кнему спущусь.

Она поспешно вышла из кабинета. Халупович, немного подумав,пошел за ней следом.

— У нее брат — работник милиции, — поняла Элга, — а выработаете в прокуратуре? — спросила она Оксану.

— Работаю, — кивнула Оксана.

— Вы очень сильный человек, — сказала Элга, — но мнекажется, что не нужно так нападать на Эдика. Ему и без этого трудно.

Она говорила медленно, подбирая слова, делая ударение насогласных.

— Я не нападаю. Он сам виноват. Ему не нужно было вести себятак глупо. Решил, видите ли, вспомнить о своих женщинах, — зло сказала Оксана.— Он всегда так, думает только о себе. Ему наплевать, что будет с другими.

— Он всегда был таким? — спросил Дронго.

— Всегда, — кивнула Оксана, — и в молодости, и сейчас. Онэгоист по натуре.

— Извините меня, — сказала тактичная Элга, — можно я выйду?Попрошу воды.

И она вышла из кабинета.

— Наверное, пошла в туалет, — усмехнулась Оксана, — этиприбалты считают себя европейцами.

— Вы сказали, что он всегда был эгоистом, — повторил Дронго.— Возможно, вы и правы. Но он эгоист, как все мужчины. Он может встретиться сженщиной, увлечься ею, а потом забыть о ней, — продолжая говорить, онвнимательно наблюдал за реакцией собеседницы. — И ваша неприязнь к нему можетбыть обоснованной, если есть другие факты, о которых он не знает.

Она слегка вздрогнула и побледнела. Впервые за весь день оначуть-чуть изменилась в лице.

«Я не ошибся», — подумал Дронго.

Вы что-то хотите сказать? — спросила его Оксана.

— Знаете, в чем состоит мой «метод»? — вдруг ответилвопросом на вопрос Дронго. — Я обычно его никому не раскрываю. Но вы —сотрудник прокуратуры, и вам будет интересно о нем знать. Дело в том, что все —и свидетели, и обвиняемые — всегда подсознательно готовятся к вопросамследователя и непроизвольно проводят грань между теми признаниями которые онимогут сделать, и той тайной, которую они хотят скрыть.

— Не понимаю, о чем вы говорите?

— Сейчас объясню. Большинство следователей и экспертовначинают допрашивать свидетеля, пытаясь выяснить дополнительные факты. И вжизни происходит нечто подобное. Человек хочет получить дополнительнуюинформацию и задает вам вопрос. Вы не хотите на него отвечать. И, естественно,замыкаетесь, пытаясь скрыть от другого правду. Но если вы не хотите сказать мнеправду, то мне трудно будет ее от вас услышать. Однако есть и другой способполучения информации. Иногда более действенный. Он состоит в том, что вы ни очем не расспрашиваете собеседника.

Более того, вы начинаете играть в откровенность ипродолжаете говорить, готовый поведать собеседнику все свои секреты. И онневольно расслабляется. Ведь говорите вы, а не он. Но именно в этотпсихологически важный момент вы произносите нужные вам фразы и наблюдаете зареакцией собеседника. В этот момент он открыт. Он не готов к такому приему.Ведь он все время молчал и лишь реагировал на ваши слова. Но его реакция можетоказаться гораздо красноречивее его слов. Вы меня поняли?

— Не совсем.

— Сегодня вы довольно нервно реагировали на Халуповича, наего приключения, которые вас, очевидно, раздражают. И тогда я спросил себя:почему вы так нервничаете? Почему, спустя столько лет после вашей встречи, выпродолжаете так близко принимать все к сердцу? Поверить, что вы до сих пор еголюбите, я не могу. Тогда получается что вы его ненавидите. Но почему, за что?Когда я заговорил о его эгоизме, вы довольно живо прореагировали. К тому же я вспомнил,что вы мне говорили о сыне. Если бы у вас был мальчик, сказали вы мне. Сказалис большим сожалением. И еще одна фраза. В разговоре со мной вы полушутяотметили, что климакс уже на носу, хотя рожать вам все равно не светит. Я могуузнать — почему?

Она молчала. Что-то изменилось в ее взгляде. Но онапродолжала упрямо молчать. Потом спросила:

— У вас есть сигарета?

— Нет. Я не курю. Но могу принести, попросить у кого-нибудь.

— Тогда не нужно. Врачи считают, что мне не следовало быкурить, — она откинулась на спинку стула и закрыла глаза. — Это была такаявстреча, — почти шепотом продолжала она, — вы не можете себе представить, что снами происходило тогда. Сo мной никогда не бывало ничего подобного, — онаоткрыла глаза. — Говорят, у людей есть свои биоритмы. Физические,эмоциональные, интеллектуальные. Так вот, тогда наши биоритмы, очевидно,совпали. И получился взаимный всплеск чувств. Я потом долго не понимала, что сомной случилось…

Она посмотрела на свою пустую чашку. И вдруг попросилаДронго:

— Налейте мне коньяка.

Он плеснул янтарной жидкости в ее пузатый бокал. Затем селнапротив нее. Она сделала глоток, другой и благодарно кивнула.

— В общем, мы не предохранялись, — решительно, словнобросаясь в воду с обрыва, сказала она, — и когда он уехал, я обнаружила, чтожду ребенка. Рожать я не могла, объяснить, от кого этот ребенок, былоневозможно. Да и перспектива стать матерью не входила в мои планы. В общем, ясделала аборт. Очевидно, я несколько запоздала, нужно было решиться на негонемного раньше. А может, повлияла сама обстановка, которая была у нас в Киеве.Тогда, после Чернобыля, радиация дошла до Скандинавии. Не знаю. Точно мне никтоничего не говорил. Но врачи сказала, что детей у меня не будет. Никогда. Воттогда я и решила поменять свою жизнь. Перешла на работу в прокуратуру и сталасовсем другой. Совсем…