Последний завет - Сэм Борн

— Я не верю в то, что официальный представитель американского правительства может нанести частный визит посреди ночи, не имея на то веских причин. Рассказывайте. Заниматься всем остальным будем потом.

— Послушайте, это настолько уже не актуально, что вы только разозлитесь, когда узнаете. С другой стороны, я же не знала…

Он вдруг схватил ее за руку — в том же месте, что и его мать накануне.

— Очень прошу. Расскажите, зачем вам необходимо было увидеться с моей матерью.

При других обстоятельствах Мэгги не задумываясь влепила бы пощечину мужчине, который посмел хватать ее за руки. Но она знала, что со стороны сына Рахель этот жест был проявлением не агрессии, а отчаяния. Спокойствие и надменность, которые недавно бросились ей в глаза, исчезли без следа. Перед ней стоял несчастный молодой человек, у которого глаза блестели от слез.

— Как вас зовут, кстати?

— Ури.

— Хорошо, Ури. Меня зовут Мэгги. Мэгги Костелло. Давайте присядем и поговорим.

Она налила из-под крана холодной воды в стакан и передала его Ури. Тот жадно его осушил. После этого Мэгги мягко взяла молодого человека под локоть и выпроводила из кухни в прихожую, где усадила на диванчик.

— Значит, вы считаете, что случившееся сегодня имеет непосредственное отношение к той тайне, которой ваш отец хотел поделиться с премьером?

Ури Гутман лишь утвердительно кивнул.

— Вы полагаете, что вашего отца убили также из-за этой тайны?

— Не знаю. Одни придерживаются данной версии… А вот я не знаю, что и подумать. Но одно обещать могу уже сейчас — я разыщу тех, кто уничтожил мою семью!

Ей вдруг захотелось сказать, что он все преувеличивает и скорее всего гибель матери — всего лишь следствие краткого помрачения ее рассудка на фоне всего случившегося с мужем. Ведь ясно же, что Шимона Гутмана убили по ошибке — охранник просто делал свою работу. А убитая горем жена наложила на себя руки, будучи просто не в силах примириться с тяжелой потерей. Но Мэгги промолчала, ибо сама не была уверена в этом.

Вместо этого она обстоятельно поведала Ури о том, что ей удалось узнать в Интернете. В частности, об убитом накануне палестинском ученом-археологе Ахмаде Нури, который тайно сотрудничал с его отцом.

Поначалу Ури, разумеется, не поверил. Он только горько улыбался, качал головой и время от времени прерывал Мэгги восклицаниями: «Нет, это невозможно! Этого просто не могло быть!» Но потом Ури прислушался и замолчал. А Мэгги рассказала ему про анаграмму, про то, что оба ученых специализировались — пусть и каждый со своей целью — на «библейской археологии», и наконец, про керамическую тарелку, запечатленную на снимке Нури…

Мэгги стало ясно, что Ури наконец поверил. И, поверив, ужаснулся. Любая другая тайна, которая могла бы открыться после гибели его отца — о том, что у него была любовница, о том, что он соблазнил школьницу и та забеременела от него, даже о том, что у него все эти годы была другая семья, — не повергла бы Ури в состояние такого шока. Он был поражен до глубины души известием о том, что его отец работал бок о бок с палестинским ученым.

— Послушайте, если дело действительно обстояло так, как я думаю… Значит, все не так просто… Похоже, тайна, обладателем которой был ваш отец, на самом деле убийственна для всех, кто посвящен в нее…

— Но моя мать ничего не знала!

— Убийца мог не догадываться об этом. Он не хотел рисковать, вы сами так сказали.

— Вы полагаете, что мою мать и этого доктора Нури убили одни и те же люди?

— Я не знаю.

— Что ж, если так, то мне кажется, я знаю, кто станет следующей жертвой.

— Кто же?

— Ваш покорный слуга.

Багдад, апрель 2003 года

Махмуд горько жалел о том, что вообще поехал. Он давно отбил всю задницу на ужасных кочках, на которых то и дело подпрыгивал старенький автобус. Какого черта его понесло в такую даль? Можно подумать, он не мог послать кого-нибудь другого…

Позади десять часов дороги, впереди еще как минимум пять. Если, конечно, «Ракета пустыни» не развалится раньше…

Обычно он работал по совершенно другой схеме. Его дело было — сидеть в кафешке на улице Мутаннаби и принимать товар. Все остальное выполняли бесчисленные пронырливые мальчишки, которые в одночасье хлынули на улицы Багдада, после того как был свергнут Саддам, будто крысы из подземелья. И откуда только их взялось столько? Казалось бы, еще вчера этих воришек и следа не было. Однако стоило только власти смениться, как город в мгновение ока наводнился невесть откуда взявшимся многочисленным криминальным элементом.

Торговля шла весьма бойко. Махмуд вел дела по мобильному. Узнав о том, что, к примеру, Тарик собирается в Иорданию с очередным караваном, Махмуд связывался с ним и просил захватить с собой «пару безделушек». Затем он вызывал к себе очередного ушлого беспризорника и приказывал передать товар Тарику. Тарик же передавал товар своему человеку, и тот на «Ракете пустыни» отправлялся в дальний путь до Аммана. Там он встречался с аль-Наари или с одним из его конкурентов, сбывал товар и пускался в обратную дорогу с деньгами. Конечно, Махмуд не мог быть абсолютно уверен в этих воришках. Он лишь договаривался со всеми «звеньями цепочки» по мобильному, а своему непосредственному курьеру говорил, что, если тот сбежит с товаром, он потом будет жалеть об этом всю его короткую — очень короткую — жизнь. Как и его родные.

Такая схема работала без сбоев. А после сноса памятника Саддаму товар поступал к Махмуду почти каждый день. Собственно, он и раньше промышлял сбытом древностей. Все началось еще в первую американо-иракскую войну 1991-го. До того момента ни о чем подобном и мечтать не приходилось, но налеты американских бомбардировщиков ознаменовали собой наступление новой эры и превратили Махмуда — тогда еще сопливого мальчишку — в бизнесмена. Правда, воровать при Саддаме было очень опасно. Диктатор был скор на расправу и жесток, как сказочный ифрит. Махмуд прекрасно помнил, как власти поймали одиннадцать воров, которые отрубили золотую голову у крылатого месопотамского буйвола, — они бы унесли его всего, но тот оказался слишком тяжел. Саддам самолично утвердил смертный приговор в отношении преступников: поступить с ними точно так же, как они поступили с музейной реликвией, — отрубить им головы. Мало того! Палач использовал во время казни ту же электропилу, которая была орудием преступления! Казнь проводилась в присутствии всех приговоренных. Махмуд даже представить себе не мог, что пережил последний из них, одиннадцатый, на глазах у которого были умерщвлены десять его товарищей…

Махмуду до сих пор не попадались настоящие, истинные реликвии. В лучшем случае золото и серебро, которое стоило столько, сколько весило. А другим дилерам порой перепадали настоящие шедевры. Так, он слышал от кого-то, что на Запад был переправлен фрагмент барельефа, взятого из дворца самого Нимрода. По слухам, на нем были изображены рабы, скованные одной цепью. Махмуд часто думал о том, что за прошедшие тысячелетия ситуация, в общем, не сильно изменилась.