Рутина - Евгений Алехин

Перечитывал рассказы друзей, чтобы успокоиться, курил сигареты в комнате, ссал в раковину, стоя на ветхом кухонном столе, дрочил во всех углах, от трех до семи раз за ночь, пытаясь отделаться от ломки. Так приходило утро. Садился в долгую маршрутку от дома до «Сенной площади», там включал наши с Михаилом Енотовым песни, и удавалось немного вздремнуть под них. Свой голос усыплял, а голос друга убаюкивал, как будто он сейчас со мной переживал расставание с девчонкой. Если удавалось поспать хотя бы полчаса, уже можно было считать тело готовым к работе. От «Сенной» доезжал на метро до «Старой Деревни», потом в маршрутке (там еще немного спал) до Зеленогорска, и затем меня подбирал Женя.

Я открывал окно тачки, чтобы не дышать на него перегаром.

В таком состоянии я рассылал распечатки романа в журналы и издательства. Мне лень было даже написать аннотацию, краткую биографию, список публикаций – хоть две строки о себе. Вера моя как будто иссякла. Если бы не Валера Айрапетян, я, наверное, плюнул бы на эту книгу. Валера настолько верил в меня, что говорил своей семье, писателям, художникам, случайным знакомым и даже просто клиентам, которым делал массаж, что я – лучший писатель современности. Один раз Валера заставил меня распечатать роман, и мы пошли отдать его редактору издательства «Лимбус-пресс» Вадиму Левенталю, который был также правой рукой великого переводчика и поэта Виктора Топорова.

– Не волнуйся, сынок, – Валера перенял у Марата манеру так называть меня. – Я уже так долго тебе насасываю и называю тебя великим, что это стало правдой. Я врач, я умею убеждать – и других, и себя.

Левенталь ждал нас в кафе «Шоколадница» на Петроградке. День был пасмурный, я прятал распечатку под курткой, чтобы она не намокла под мелким дождем. Мы дошли до входа в кафе.

– Стой здесь. Я заговорю ему зубы.

Валера взял мой шедевр и зашел внутрь.

Я наблюдал через витрину, как Валера подошел к очкарику, сидящему за ноутбуком. Он был как будто одновременно рыхлый и тощий, похожий на гимназиста-переростка, который всегда прогуливал физкультуру. Решалась судьба моей первой книги, и я должен был поверить в себя, произнести в уме молитву. Но мне было противно. Эта скользкая улица, кафе, этот человек, редактор за ноутбуком и с чашкой кофе, с дымящейся в пепельнице сигаретой. Какого-нибудь шарфа еще не хватало. Левенталь выглядел через стекло как сраный лорд, а крепыш Валера в своих вельветовых брюках – как шофер, который передает пакет документов. Для этого я писал книгу своей кровью? Я мысленно попросил у своего любимого друга Валеры прощения и в тот самый момент, когда он, обменявшись рядом реплик, протянул Левенталю мою рукопись, вслух сказал:

– Пошел ты на хуй, Левенталь!

Левенталь повертел мое послание в руках и положил рядом с собой. Он очень чинно пожал Валере руку и слегка наклонил подборок. У меня поднялось настроение. Валера чуть поклонился и сделал шаг назад. Я стоял и смеялся, уверенный, что только что отсрочил выход своего романа на несколько лет.

Один раз у меня все же состоялось свидание. Девушка под тридцать, случайная собеседница из мэйл агента, позвала сходить с ней на концерт. Я выпил пару пива, но этого было недостаточно, я слишком нервничал среди людей. Играл какой-то российский малоизвестный панк. Это, наверное, был первый мой концерт, не считая концерта группы «Кармен», на который я ходил с мамой, будучи семилетним малышом, и единственного концерта «ночных грузчиков». Сейчас в тесном клубе пришлось отстоять сорок минут ожидания и полтора часа самого мероприятия с худощавой высокой Татьяной: вообще не понятно, что она тут забыла в свою бешеную тридцаху. Не испытывая никакого интереса, просто закрываясь от прыгающих по танцполу людей, я ждал, к чему приведет этот вечер.

Татьяна сказала, что совсем не пила уже несколько лет. Она приветствовала каких-то знакомых малолеток в клубе, но, к счастью, меня никому не представляла.

Мы вышли на улицу и зашли в бар, где я выпил водки, а она чашку кофе.

– Это ничего, что я пью?

– Да пей, пожалуйста. Люди же пьют, и ты пьешь.

Я думал, мы на этом разойдемся, но на всякий случай предложил:

– Поехали ко мне?

– Да, я так и думала, – спокойно ответила Татьяна.

Когда мы поднимались на эскалаторе, я спросил:

– Могу я тебя поцеловать?

– Я уже решила, что ты не предложишь. Собиралась транспарант повесить.

– Просто от меня пахнет водкой.

– Я нормально отношусь к запаху алкоголя. Но мне самой нельзя.

Мы сосались в трамвае, и у меня встал. Значит, все получится, подумал я. Тело знает дело.

В аптеке у дома я купил большую пачку «Контекс». Беспорядок в квартире ее не смутил. Мы легли на пол, и она ртом надела гондон, что меня приятно удивило – так мне еще не делали.

Вагина у нее была большая, и кости были широкие, и ноги сорокового размера, стремные татуировки на спине (какие-то биомеханические ангелы), и носила она кеды «Конверс», что Костя считал преступлением против стиля. И не нравилась мне внешне, но я барахтался, злой на себя и на гондон, к которым не привык, – оттого, что не могу разрешиться. Когда я устал качаться сверху, она долго и глубоко сосала, и я, наконец, спустил ей на маленькую грудь. Я догонялся вином. Ладно, сказала Татьяна, я немного позволю себе выпить.

Мы пошли в магазин. Она взяла меня под руку по дороге, это было как-то не очень. Мы шли под облезлыми пятиэтажками ночной улицы Добровольцев. В круглосуточном купила себе (не дала мне заплатить) две банки алкогольного пива и три банки безалкогольного. Она смешивала пропорции в пользу безалкогольного и пила такой коктейль – позже я назову этот коктейль «Поддавки» и буду лечить им похмелье.

Я думал о Сигите, хотелось называть Татьяну ее именем, и, чтобы заглушить эти порывы, я начал вытворять какие-то странности, легкие извращения. Татьяна не была против, она как-то легко относилась к своему телу, доверяла его мне, будто мы были давно знакомы. Я набрал в гондон теплой воды, засунул его в нее и трахал поверх, уже наживую, то есть голым членом. Татьяна, жилистая и гибкая, облокотилась на подоконник, и ее покрытое потом тело блестело в лунном свете. От стен пахло нищетой, от ковра – пролитым бухлом и куревом. Мне хотелось, чтобы гондон разорвался в ней и нас бы обдало этой теплой водой. Он не рвался. Я достал его, развязал и вылил воду на нее. Я взял новый гондон, засунул в него свой телефон, завязал узлом и поместил Татьяне во влагалище. Сам я тыкался ей в задний проход, но не сразу удалось проникнуть. Пришлось взять украденное Костей в «Пятерочке» оливковое масло. Татьяна стояла раком посреди комнаты, я налил себе масло на руку, помазал ее тухлую дырочку и втолкнул туда свой гриб. Татьяна очень сладко застонала, проникновенно, из самого нутра, вырвалось грудное «да-а», и тут я впервые испытал сильное возбуждение, даже, кажется, забыв о своих страданиях. Я взял ее телефон и набрал свой номер. Мой мобильник вибрировал у нее в глубине вагины, я чувствовал это через стенку, и понемногу я шевелился в ней сам. Хватило пары минут, со стоном я кончил ей в кишку, и какое-то время мы лежали на ковре. Физически было так хорошо, что я боялся пошевелиться. Я замер и вслушивался в ее тело, которое сокращалось. Мне было приятно думать, что у нее случился множественный оргазм благодаря моим стараниям.