Тринадцатый Койот - Кристофер Триана

Когда поезд наконец въехал в Баттлкрик, Крейвен поднялся со своего места, и другие пассажиры, видя, какой он бледный и потный, пропустили его, прежде чем выйти в проход со своими сумками. Он пробыл на улице всего минуту, прежде чем на него набросились стражи закона.

Теперь они были на другой стороне горы, Койоты скакали вниз по пологому склону в раскинувшийся лес. Гравий был покрыт коричневым чапаралем, стены горы были покрыты стеблями ползучих растений, которые цеплялись за скалу, как оленьи клещи. Они наткнулись на развалины перевернутого дилижанса, а в раздавленных зарослях ежевики лежали два разлагающихся вола, все еще в ярме. Волки и канюки обглодали их кости, и теперь насекомые устроили свои ульи внутри выпотрошенной падали. Сквозь вонь смерти Гленн почувствовал запах объекта своих желаний. Это был спелый и острый запах, черный аромат рока и безумия.

“Это быстро приближается”, - сказал он.

Хайрам почесал шею. “Ты имеешь в виду, что это возвращается?”

“Я думаю, он едет по дороге”.

“Поездом?”

— Слишком быстро для лошади. Тот, у кого есть сердце, либо едет по рельсам, либо собрал магию, чтобы двигаться как неутомимый чистокровный скакун”.

Гленн подумал о том, что сказала Джессамин Бессмертная, что где-то есть еще один Койот. Как это могло быть? Но если бы это было так, то именно он мог бы владеть сердцем, он мог бы стать волчьим колдуном и выковать свой трон. Гленн не сказал Хайраму или остальной компании, что сказала ведьма. Некоторые вещи он держал в секрете, пока не пришло время, если это время вообще когда-нибудь наступит.

”Черт, — сказал Хайрам, — если сердце возвращается таким образом, может быть, тот, кто его держит, хочет, чтобы оно было у нас“.

“Даже деревенский идиот не был бы таким глупым”.

“Я имею в виду, что, возможно, они на нашей стороне, как Дочери Менад”.

Гленн фыркнул. “Я почувствовал черное колдовство Джаспера Терстона. Хотя его сердце слишком велико для того, чтобы с ним мог справиться кто-то другой, кроме Койота, его обладатель никогда не смирится с этим фактом. Даже когда он пожирает их тело, их душа будет цепляться за него. Никто не отказался бы от такой силы добровольно, даже если бы не знал, что это такое.”

За верхом на предводителе остальная часть компании молчала, слушая их и ожидая указаний. Гленн остановил Белиала, и конь повернулся лицом к своим последователям.

“Братья”, - сказал он. “Сегодня вечером мы поедем верхом. Мы идем на восток, а не на запад, потому что сердце Джаспера возвращается домой, обратно в объятия нас, самых черных волков. Но мы должны схватить его, пока он путешествует, потому что, если мы позволим ему пройти, мы можем навсегда потерять его запах. Так что сегодня вечером мы едем так, словно за нашими спинами сотня индейцев. Мы движемся, как пушечные ядра, и прорываемся сквозь все, что встает у нас на пути. Мы топчем лесных обитателей и детей в их деревнях, и даже если копыта наших лошадей покрываются кровью, мы не сбиваемся с шага”.

Мужчины посмотрели друг на друга, кивая в молчаливом согласии.

Гленн прищелкнул языком.

Койоты с ревом пронеслись по склону горы в шквале кожи и дыма.

Юрия Крейвен уставился на тыльную сторону своих рук.

Вены выделялись, как черные корни, увеличенные и пульсирующие так же отвратительно, как сердце, которое билось в его сумке, как похоронный барабан. Кровь скопилась у него под ногтями, а маленькие волоски на запястьях выпали. Он то и дело откашливался и каждый раз глотал что-то смолистое. Рядом с ним помощник шерифа из Баттлкрика нахмурился из-под усов, закрученных в руль.

”Что, ради всего святого, с вами происходит?"

Когда Крейвен попытался заговорить, он почувствовал, что его нижние зубы расшатываются. Явно напуганный дегенерацией доктора, помощник шерифа МакГат поднялся со своего места и встал в проходе. Поезд был меньше, чем тот, в котором ехал Крейвен, и менее комфортабельным. А теперь, помимо того, что он был болен болезнью, которую даже он не мог диагностировать, его мучили нервы. К нему никогда раньше не приставали законники. Это было очень унизительно. Очевидно, новый маршал, высадившийся в Хоупс-Хилл, приказал Крейвену поскорее вернуться. Почему это произошло? Макграт и его шериф были немногословны и сказали ему, что маршал Рассел должен сам поговорить с ним об этом. Неужели новый главный законник Хоупс-Хилла узнал, что он покупал части тела? Неужели Верна Пипкина поймали на том, что он обгладывал могилы и бежал с пустыми руками, выдавая имена своих клиентов в обмен на более мягкий тюремный срок? Это было бы как раз в духе этой сопливой крысы-воскресителя. Он отправил бы собственную мать на виселицу, если бы это помогло сохранить хоть один волосок на его прыщавой заднице.

Волосы.

Крейвен снова посмотрел на свое лысое запястье. Он закатал рукав рубашки, и волосы на руках поднялись вместе с ним, сдуваясь, как кошка, сбрасывающая зимнюю шерсть. Черные варикозные вены на его седеющей коже были похожи на разбитые окна. Он отвернулся, подавив рыдание. Насколько жесток был Бог? Если Крейвену суждено умереть ужасной, раковой смертью, неужели нельзя было подождать еще немного, чтобы он мог рассказать о своем великом открытии медицинскому сообществу и тем самым закрепить свое имя в учебниках истории? Даже такая непонятная смерть, как эта, была бы менее болезненной, если бы он знал, что оставил свой след в мире науки. Наследие станет его единственным утешением, когда он будет лежать в могиле.

Он не мог так думать. Он преодолеет это, что бы это ни было. Какая-то новая форма проказы, какая-то инопланетная оспа. Возможно, не сердце мертвеца, а сам Крейвен станет медицинской аномалией, которая войдет в учебники истории. Синдром Крэйвена, возможно, они назовут это кахексией. Он застонал и прислонился головой к окну.

Ночь наступила полностью, но растущая луна погрузила землю в бледный сон. В небе пробивалось множество звезд, и Крейвен вспомнил, как он спал под ними во время войны, лежа в своей постели и покуривая трубку, пока его сослуживцы играли в карты и рассказывали о женщинах. Тогда он был намного