Лезвием по уязвимости - Дина Серпентинская

Ольга подошла к плите и перемешала куриные желудки.

–Смотрю, ты подсела на эти желудки… Как не приду, только их и готовишь,– заметила Люда.

–Подсядешь тут по нашей жизни. Нам не до шику. Димку в школу надо собирать, все очень дорого, и помощи ждать неоткуда. Все сама, своим горбом…

***

Если Алла смотрела на жизнь как на борьбу и понимала, хочешь выжить – прими правила игры, то Ольга не видела альтернативы той жизни, что имела, и знала: от мучений не уйти, остается зубы сжать и терпеливо все снести.

Путилина Ольга была человеком сложной судьбы, и она ее не выбирала. Видно, у кого-то на роду написано страдать, и лишь смерть принесет им избавление от мук. Жизнь подкидывала Ольге испытание за испытанием, с которыми она справлялась, но в награду получала порцию новых. Какая черная метка стояла на ней при рождении – неизвестно, но баловнем судьбы она не была – это факт.

Она родилась и всю сознательную жизнь прожила в этой хрущевке. Отца не знала: ее мать, Тамара, любила выпить и проводила время «весело», в компании разных мужчин. Работала поварихой в больничной столовой, гуляла с медперсоналом, не брезговала и больными, встречалась с соседями тайком от жен. Но тайком не получалось, слава шла впереди Тамары, только ей, своевольной и горделивой, не было никакого дела до людских пересудов, и все отыгрывались на детях, Оле и Вике,– на них соседки и срывали зло. В лицо называли «дочерями шлюхи» изапрещали своим детям с ними играть.

Девочки были малы. Они не понимали многого, но ненависть соседей чувствовали. Поэтому боялись выходить во двор, где на них снова начнут кричать и говорить, что их мама плохая. Но мать приводила домой очередного мужчину и снова гнала дочерей на улицу, чтобы те «не мешали отдыхать».

«Идите, погуляйте! Погода хорошая, что дома-то сидеть?»– раздражалась Тамара, выставляя девочек за дверь.

И те шли во двор, где на двух крох выливали очередное ведро помоев. Глядя на матерей, сестер Путилиных стали дразнить и дети. А дома ждала пьяная полуголая мать, да не одна, и нигде им не было покоя…

Спустя годы, повзрослев, Ольга часто спрашивала себя: почему общество так жестоко к детям алкоголиков, проституток, уголовников и других асоциальных элементов? Почему с них спрашивают за грехи родителей? Ведь родителей не выбирают, и крохи сами наказаны такими мамашами и папашами. Наказаны непонятно за что, за ошибки, которые не совершали. Почему у соседок, которые травили маленькую Олю с сестренкой, не возникало чувства жалости и сострадания, желания обратиться в органы опеки и забрать детей у непутевой матери, доверить воспитание бабушке, если даст согласие, или опекунам? Потому что люди недалеко ушли от зверей и живут по законам джунглей, где главный инстинкт – добить слабого.

Вика, младшая сестра, пошла по наклонной и с шестнадцати лет стала жить с мужчинами старше себя. Она рано осознала свою привлекательность и так хотела вырваться из ненавистной ей среды, что шла с каждым, кто позовет.

Мать в последние годы стала сильнее прикладываться к бутылке. Ее выгнали с работы, и если в семье всегда не хватало денег, то теперь Путилины остались вообще без средств. Пришлось идти работать старшей, Оле: она кое-как окончила школу и поступила в техникум на повара. Все взрослые проблемы легли на ее плечи, хотя и детства не было совсем. Оля устроилась уборщицей в соседний магазин: без опыта и образования ее никуда больше не взяли. Приходила, убирала помещение после занятий, на ходу пережевывая какой-нибудь просроченный продукт, чтобы голод обмануть… Она приносила домой копейки, которых хватало на хлеб, но трезвевшая мать требовала новую порцию выпивки и в отчаянии бросалась на дочь, кричала ей: «Плохо работаешь, неблагодарная! Я тебя вырастила, а ты, сученыш, не можешь помочь семье?!» Но визит собутыльников смягчал ее, и при виде паленой водки она добрела, называла дочерей ласково, «дочками». Так продолжалось до следующего похмелья, и тогда на глаза ей лучше было не попадаться!

Когда мать пьянствовала в комнате, девочки шли спать на кухню, где стелили одеяло на полу. Нередко кто-то спотыкался о них, как о бездомных собак… Страшно представить, как в таких условиях жили дети. Вечно пьяная мать с такими же приятелями, зареванная Оля, пустые бутылки по всей квартире, вонь, грязь…

Глядя на это, Вика, еще школьница, готова была ухватиться за любую возможность, лишь бы выбраться из этого кошмара. Она нравилась мужчинам, и когда с ней знакомились, просто смотрела в глаза и говорила, что не хочет возвращаться домой, что мать пьет и водит друзей. Она говорила, а в глазах стояли слезы. Одни, кто добрее, держали ее у себя из жалости; другие просто пользовались, а когда надоедала, выставляли на улицу как ненужную вещь. Один сменял другого, и никто ее не любил. Все искали легких отношений, и никто не хотел нянчиться с шестнадцатилетним «ребенком», который искал в мужчинах отца и хотел восполнить всю ту родительскую любовь, какой лишила его мать.

И все же Вика была им благодарна за те дни, часы, минуты покоя, что она проводила вне дома и отдыхала от пьяных кутежей. Отношение, которое показалось бы неподобающим девушке из приличной семьи, Вику устраивало. Казалось, она вообще не умела обижаться на людей, не знала, что это такое. Она не ждала благородных поступков, но, как ребенок, верила в чудо и надеялась встретить того, кто полюбит ее и избавит от всех мучений.

Оля даже и мечтать о таком не могла. Она сильно проигрывала на фоне младшей сестры, больше похожей на куклу, чем на дочь алкоголички. Фигура Вики сформировалась стройной и изящной. Волосы цвета спелой пшеницы на концах завивались, выразительные глаза излучали печаль – оставалось лишь удивляться, как нищета и страдания не стерли с ее лица красоту. В противоположность сестре, Олю нельзя было назвать ни хорошенькой, ни миловидной. Она как две капли воды была похожа на мать: та же невзрачная внешность, то же мышиное лицо, острый носик, маленькие черные глазки, тоненькие губки, серый пучок волос. Тело худое, кожа да кости, но не по своей конституции, а из-за хронического недоедания. Пока мать кашеварила в больнице и приносила домой остатки еды, дети худо-бедно питались – когда же осталась без работы и кормушки, с едой стало совсем плохо. Подростком Оля казалась существом неопределенного пола: на лицо вроде девушка, длинные волосы в хвосте, но тело как у парня, без округлостей. Стоит такой скелет, и ни груди, ни попы у него.

Сейчас, в тридцать два года, она оставалась такой же худой. При росте метр шестьдесят весила сорок семь килограммов. Фигура моложавая, как у девочки-подростка, а лицо, наоборот, стареющей женщины после сорока: морщины заметные и их не скроешь, если не прибегать к услугам косметолога. Отдельные седые пряди также добавляли возраст, но она их не закрашивала и вообще не придавала внешности значения – и без того хватало проблем, от которых пухла голова.

В девятнадцать Оля бросила техникум, поскольку не могла разрываться между работой и учебой. Денег требовалось все больше. Мать пропивала все до копейки, и Оля решилась на поступок – съехала от матери и сняла комнату у хозяйки, поскольку захотела жить, по ее словам, «вдали от пьяных рож». Но как ей устроиться в жизни, если нет ни опыта, ни образования, ни симпатичной мордашки, как у сестры? Есть только она сама у себя и две руки, готовые на любую, даже самую тяжелую работу.