Че Гевара. Книга 1. Боливийский дедушка - Карина Шаинян

— Я никогда не сомневался в вашей мужественности, — ответил он. — Вы странный человек, и я не очень понимаю, почему вы с нами, но вы, несомненно, смелый человек и хороший товарищ, Макс. Почему вы спрашиваете?

— Потому что мне страшно, Эрнесто. Больше того — я в ужасе. Вы собираетесь разбудить древнее зло. Чем больше я об этом думаю, тем более кошмарными мне видятся последствия. Я не рассказывал вам — человек, которого я считал приемным отцом, культурнейший, великолепно образованный ученый, считал легенды о Чиморте аналогом европейского мифа о Люцифере… Но мир здесь моложе, и то, что в Старом Свете давно превратилось в сказку, у нас может обернуться реальностью! Здесь, в Чако, еще кроются загадки, недоступные рациональному пониманию…

Чем больше он говорил, тем удивленней становилось лицо команданте, еще немного — и он раскатисто расхохотался, вспугнув маленькую ящерку, подобравшуюся к остаткам еды.

— Что за мистическая чушь, товарищ! — воскликнул он. — Вы говорите так, будто этот Чиморте и правда существует!

— Но он…

— А я говорю, если для того, чтобы крестьяне пошли за нами, надо поймать какое-то допотопное животное и приволочь в Санта-Крус, да хоть в Ла-Пас, — я это сделаю! Если для того, чтобы они поверили в революцию, я должен найти его берлогу и ткнуть веткой в зад, или пристрелить и вырядиться в его шкуры — я это сделаю! Если их не берет пропаганда, если они не готовы подняться с оружием в руках, пока не сбудется предсказание из заплесневелой легенды, — я пойду на все, чтобы это предсказание сбылось! А вам, товарищ Морено, должно быть стыдно! Вы, ученый, впадаете в какой-то религиозный мистицизм…

— Мистицизм? — усмехнулся Макс. — Хорошо. Пусть так. Напомнить вам, что случилось в Куэбрада-дель-Юро?

Леска, привязанная к руке Сергея, резко натянулась, и пойманная рыбина забилась на крючке, вспенивая мутную воду и дергая рукав. Он замотал головой, стряхивая тяжелую дрему и хватаясь за леску. Рыбина извивалась, вырываясь из рук, и он, сжав сопротивляющееся тело как можно крепче, ударил ее головой о камень.

— Ты совсем охренел! — крикнул Матвей, пихнул художника в грудь и затряс ушибленной рукой. Вокруг Сергея медленно сгущалась реальность — родной и привычный салон автомобиля и черный московский переулок за стеклом, к которому прилип пожелтевший тополевый лист. Матвей сидел на самом краю кресла, приоткрыв дверцу, и, видимо, готов был выпрыгнуть из машины.

— Извини, — пробормотал Сергей. — Мне… сон приснился.

— Ты меня рукой по панели приложил, придурок!

— Думал рыба.

Художник нашарил сигареты и закурил, окончательно приходя в себя.

— Ты вроде как отрубился, — удивленно сказал Матвей. — Я сначала не понял, потом будить тебя начал… А ты драться.

— Извини, — повторил Сергей и силой потер ладонями лицо. — Это бывает со мной. В последнее время.

— Засыпаешь на ходу?

— Нет…

Матвей захлопнул дверцу и снова завозился, устраиваясь в кресле поудобней. Его возмущение прошло, и теперь он поглядывал на художника с сочувствием и каким-то странным пониманием.

— Это бывает, — сказал он. — Это ничего. Мы все слегка психи.

И тогда, неожиданно для самого, себя Сергей набрал в грудь воздуха и выложил галеристу все и о галлюцинациях, и о бесполезных походах по врачам, и даже о нелепом визите к знахарке с лицензией.

— Ты извини, но, по-моему, у тебя неправильный подход, — сказал Матвей, когда художник замолк.

— А что, здесь может быть правильный? — мрачно спросил Сергей.

— Если тебя глючит на тему всяких индейцев и прочей латиноамериканщины, то и разбираться надо через них. Послушай, я знаю одного чувака, который проводит индейские обряды, вроде как исцеляет. Не знаю, как оно для здоровья, но мозги, говорят, здорово прочищает.

— Говорят? — насторожился Сергей. — Ты сам-то…

— Ну, я сам не пробовал, только с ребятами общался… Но тебе-то что терять? А если тебя в следующий раз за рулем скрутит?

— Н-да…

— Ну что, познакомить?

Сергей пожал плечами.

— Ну, дай координаты, — вяло согласился он.

— У меня нет координат. Он, сам понимаешь, старается не светиться.

— Да что за обряды такие?

— Церемония аяваски. Это трава такая, — пояснил Матвей в ответ на недоуменный взгляд. — Вернее, лиана. Такая, в общем, выход в астрал обеспечен.

— То есть ты предлагаешь мне полечиться от глюков галлюциногенной травой?

— Это не глюки, а видения, — строго поправил его Матвей. — Что тебе не нравится? Клин клином. Этот парень кучу времени проторчал в Перу, от шаманов не вылезал. Прошел несколько церемоний, а там ему посвящение дали… Посадил куст у себя дома, вырастил чуть ли не с нуля, из черешка, зато теперь всегда запас под рукой. Варит, правда, по сокращенной программе, с вытяжкой соляной кислотой, но по полной там, говорят, полгода возиться надо. Сам он, конечно, тип сомнительный, но аяваска у него натуральная. Великая вещь!

— Знаешь, я уж лучше к психиатру.

— Ну и будешь в дурке слюни пускать. Морок нейролептиками не снимешь!

— Да с чего ты взял, что это морок?

— Потому что это — морок, самый настоящий, — убежденно сказал Матвей. — Что я, психов не видел? Да я в дурдоме полгода пролежал, насмотрелся! — заметив выпученные глаза Сергея, он осекся. — У меня духовная жизнь напряженная была, — пробормотал он, отводя глаза.

Сергей обхватил голову и тихо застонал.

Комнаты мате-клуба оказались пестроватыми и перегруженными этническими деталями разной степени аутентичности, но, в общем-то, вполне уютными. Диванчики, пестрые подушки, какие-то шкуры на стенах… Сергей с некоторым сожалением подумал, что Юлька точно пришла бы от них в восторг. Несколько человек сидели над своими калебасами, расслабленные и погруженные в себя.

Сергей взял у увешанной фенечками девушки свой мате и, чувствуя себя идиотом, сказал ей, что хотел бы поговорить с Рафаэлем. Девушка взглянула на него с некоторым уважением, попросила подождать минутку и вышла. Сергей присосался к бомбилье, сморщился от травяной горечи и, следуя традиции, погрузился в размышления.

В последнее время его галлюцинации стали не только навязчивыми, но и откровенно скучными. Перестрелок больше не было, видимо, след партизан потеряли либо просто перестали преследовать, загнав в глубину сельвы. День за днем отряд прорубался сквозь заросли, медленно продвигаясь на восток, так что главным видением Сергея стал здоровенный мачете и разлетающиеся из-под него ветви и листья. Запах зелени казался удушающим, пот заливал лицо, привлекая тучи москитов. Припасы давно кончились — последнюю банку сгущенки сожрал Лоро, и команданте едва удалось остановить разгоревшуюся после этого драку. Стрелять Че запретил, чтобы не выдать отряд, и вся надежда была на двух боливийцев, которые более-менее владели луком и стрелами. Ели попугаев, носух, каких-то крупных жаб. Один раз удалось поймать пекари — это был настоящий пир. Цель похода по-прежнему была неясна никому, кроме команданте и, может быть, Макса, хотя Че каждый вечер читал смутные лекции об общем благе и революции, если не лежал с приступом астмы. По прикидкам Сергея, партизаны приближались к границе с Парагваем.