Лес видений - Павлина Морозова
Шрифт:
Интервал:
Повертела та пёрышко в руках, да как бросила со всего маху в самый центр костра! Немила так и ахнула, а после ахнула ещё раз, когда заметила, что лепестки пламени, до того стремившиеся ввысь, переменили своё направление и теперь к пёрышку тянутся что есть мочи.
Пёрышко не сгорало, напротив, оно впитывало в себя жар, и цвет, и всю мощь огня, наливаясь слепящим золотым сиянием, и вот уже не костёр горел – так, дымились чёрные деревяшки, а прямо по центру лежало, расправивши бородки, невероятной красоты перо – не перо, а настоящая драгоценность! – пышное, лучистое, исторгающее вокруг себя ореол чистейшего золотого света.
Тут огненный жар стал потихоньку доходить и до избы. Изба привстала чуток и отодвинулась назад. «Надо же, даже избушке бестолковой стало опасливо», – подумала Немила, а самой-то вовсе и не боязно было, напротив – любопытно до мурашек.
Дальше стало ещё интереснее.
Кот, доселе пристально наблюдавший за действиями Яги с одной из средних веток дерева, перепрыгнул на нижнюю, потянулся, ощетинился, да ка-ак размахнулся лапой! Ка-ак выпустил из лапы острющие железные когти и ударил со всего маха по той ветви!
Ветвь и отвалилась.
И быстро начала падать, пока не приземлилась на перо.
И сие же мгновение начала плавиться.
Не так чтоб шибко быстро – в лужицу она не растеклась, как в кузницах, – однако, заметно размягчела.
А Яга запрыгала вокруг костра в неизвестном танце, протянет руку – одёрнет, ещё раз протянет – снова одёрнет, и словно ждёт чего-то. Немила уже вся по́том облилась, а той хоть бы хны, ни капельки с неё не упало, и лицо с мелкими морщинками как было цвета бересты, так и осталось, ни розовинки на нём не проступило.
Наконец Яга протянула руки и, схватив ветвь железную, стащила с кострища (или, скорее, пепелища). Освобождённое перо снова засияло прежним светом, но Яге не до пера было. Взялась она основательно за ветвь, принялась катать ту по земле, а ветвь железная потеряла прежнюю форму – корявую, сучковатую – стала послушна, как глина, только цвет свой не поменяла, так и осталась чёрная, как нечищенный дымоход.
Исчезли сучочки, исчезли железные листочки, а на месте их возник шар, который Яга, орудуя с ним как с куском теста, разделила на три примерно равные части.
Жар чуток поубавился, Яга взяла под мышку один железный катышек, да как свистнула, задрав голову вверх и засунув в рот два пальца! Так свистнула, что ветер, облетающий самые высокие горы, обзавидовался бы, а птицы в лесу с веток попадали.
Оказалось, что кота она кличем подзывала. Кот как на крыльях слетел вниз (у того всегда так – до трёх сосчитать не успеешь, а уже на земле стоит всеми четырьмя лапами, ухмыляется, усами шевелит).
И вот уже Яга ему что-то шепчет, а кот раскланивается.
У кота, кстати, имя такое – Васька. Васька, Василий – звучит благородно, по-царски, но если Василий – это царь, то Васька – так, царёк, больше пыжится, чем правит, и вообще ему ни до чего нет дела, кроме собственной персоны.
Немиле больше нравилось говорить просто: «Кот», и всё тут. Или «Котяра», безымянный разбойник с кривой дорожки, едкий, гримасничающий и опасный.
Неслучайно Яга Ваську своего свистнула. Сперва они совместно три шара скатали да в кострище к перу кинули, а затем, когда те снова нагрелись, вместе принялись за лепку. Василий как заправский мастеровой цеплял серебристыми когтями шарик, вытягивал из него толстые железные нити, взмахнёт лапой – и они все обрезаны по одной длине. А когда нити становились более твёрдыми, как пруты, Яга брала их и скрепляла между собой в последовательности, что была известна только ей.
Получалась затейливая фигура, вроде бы клетка, но формы необычной – будто по ведру с размаху ударили ногой. Чёрные пруты шли и горизонтально, и вертикально, перекрещивались между собой, некоторые из них были выпуклыми, другие вогнутыми, и демонстрировали они упругость лучшую, чем у молодой древесины, но хорошо держали форму.
Плечи колдуньи работали, как плечи удалого кузнеца, запястья играючи сгибались и разгибались, розовые костяшки возвышались над перекрученными узловатыми венами. И мяли-мяли-мяли, безразличные к жару огня, и металл вспыхивал огненно-оранжевыми прожилками, а стальные когти царапали, и растягивали, и перекручивали…
Закончили с одним куском чёрного железа, а потом поделили между собой оставшиеся два, да принялись лепить какие-то вроде мисочки, узкие, но глубокие, с одной стороны вытянутее, чем с другой. Лепили-лепили, друг к дружке заглядывали, сверялись, чтобы одинаково было, а когда у «мисочек» каблучки появились полукруглые, низкие, тогда Немила окончательно убедилась, что не посуда то была, а пара черевичек. И для кого же смастерили эту пару пыточной обувки? Ох, подсказывало Немиле чутьё, что для неё они расставались, сладкую месть подготовили за то, что она их изводила нытьём бесконечным.
В последний раз сверившись, кот одобрительно мяукнул и удрал на своё дерево, как обычно отлёживаться, отдыхать да обозревать, а Яга, взяв сразу в руки сразу три предмета, бодренько зашагала к избе.
Немила отвернулась от окна и улеглась на лавку, а сама одним глазком на дверь поглядывала. Дверь открылась, Яга бочком просочилась внутрь, насвистывая известный по всему Лыбедском царству мотив о погибших на поле битвы воинах. (Из её уст он звучал скорбнее, чем из уст целой толпы плакальщиц).
Вы, мужья и сыновья, вставайте и идите
По тропочке заросшей, по кущам дремучим.
Матушки фигуру в лесу вы разыщите,
Будет она рада слезам нашим горючим.
Немила знала, что Яга обыкновенно пела, только когда у той было хорошее настроение, но каждый раз супротив воли пускала слезу, услышав что-нибудь из тягостного репертуара.
Житьё на границе между нашим миром и тридесятым царством сопряжено со многими тайнами. Мало кто видел настоящих прислужниц Матери Всея, а если кто и видел, то рассказывать ему потом особо нечего, поскольку среди обычного народа они появляются редко, себя не выдают, а когда летят в своих ступах посреди неба, ясного или ненастного, то разве ж там что-то разглядишь? Неудобно одновременно бежать сломя голову и ещё что-то там разглядывать. Одно ясно – делать в лесу живым нечего, но случается так, что отдельные сыновья и дочери нарушают Материн запрет, за что бывают наказаны.
Бабу-ягу, конечно, общительной не назовёшь – оно и понятно почему, – но потихоньку-потихонечку Немиле открывались кой-какие детали житья-бытья старушечьего, например, привычка вставать посреди ночи и разжигать в печи огонь, оставляя полуоткрытой заслонку, притом, что никакой видимой необходимости в том не было, поскольку здесь не бывало ни холода, ни темноты настоящей.
Тогда зачем оно всё? Загадка. Наверняка это как-то связано с отшельничеством и с прислуживанием, но не спросишь же о том напрямую? Один раз Немила уже спросила, на что получила такой взгляд, что потом три дня избегала заводить разговоры.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!