Лес видений - Павлина Морозова

И саму Ягу, хоть та яро пыталась скрыть своё раздражение.

Это был, на первый взгляд, обычный день, Немила ходила по двору, пиная поганки, давя ногами мухоморы, обламывая ветви бирючины. Ей казалось, что таким образом, вредя другим, она облегчает собственные страдания. На ногах болталась пара изношенных железных башмаков.

Лишь кустики земляники остались нетронутыми.

Вот из лесу выпорхнула чёрная птица, да не та – всего лишь сорока в очередной раз прилетела пошептаться с хозяйкой. О чём? То неизвестно, однако сорока к Яге прилетала часто, чаще других птиц, она была Яге кем-то вроде ближайшей соратницы и подруги.

Немила только глянула в небо и разочарованная отвернулась, а увидев на земле камень, подняла и злобно швырнула не глядя, куда-то в сторону.

– Кар-р!

Дёрнувшись, Немила обернулась и заприметила на ближайшем колу чёрно-белую птичку.

– Чего смотришь? Не в тебя же кинула! Лети давай отсюдова, к приятельнице своей, – процедила Немила. Хриплый крик повторился. Сорока взмыла в воздух, пролетела по кривой в сторону избы, и тогда Немила увидела в небе кое-что, и поняла, что каркала вовсе не сорока.

Немила припустила вслед за сорокой, а рядом с Ягой остановилась, присела на лавочку. Они обе прищурились, сложили козырьком ладошки и принялись наблюдать.

Ворон летел медленно, его крупная фигура постепенно увеличивалась в размерах, и вот уже большая чёрная птица с размахом крыльев в средний человеческий рост, зависла на небольшой высоте. Когти разжались.

На землю с неприятным глухим стуком упала Воронова ноша. Из самодельных холщовых носилок показались красные сапожки.

Сердце Немилы оборвалось. Она кинулась к носилкам, отодвинула коричневую ткань и увидела разорванные перепачканные кровью одежды. Клочки некогда яркой, плотной ткани, нашивки и ленты – всё пропиталось кровью, перемешались с кусками человеческой плоти. По бокам зияющей в животе огромной дыры вываливались склизкие и вонючие розовые кишки, а между ними, ровно в середине дыры разверзся огромный мешок из человеческой плоти, с неровными, рваными краями.

Не обращая внимание на происходящее вокруг, на ударивший в нос неприятный запах и на мерзкую пачкающую всё вокруг густую красную жижу, забыв и про Ворона, и про Ягу, Немила трясущимися руками сдвинула край грубого холста с лица и волос покойницы.

При жизни это была очень миловидная молодая женщина, с треугольным беленьким личиком, с чёрными бровями, округлыми щёчками, с длинной чёрной косой. Бедняжка! Какие у неё были перекошенные в предсмертной муке черты и какие выпученные глаза! Она явно очень страдала перед смертью.

Но что же случилось, что произошло с этой девицей? На неё кто-то напал? Может, волки?

Немилу никто не отталкивал от трупа. Обернувшись, она приметила, что Ворон – уже в своём человечьем обличии – стоял тут же, рядом, и вёл спокойную беседу с Ягой. До Немилы донеслись обрывки разговора, из которых она явственно расслышала два пугающих слова: «сбежал» и «двоедушник».

Отвлёкшись от разговора, Яга нашла несколько словечек и для Немилы, слов неприятных, но правдивых.

– Смотри, как тебе повезло, что ты вовремя ко мне попала. Другой невесте твоего Ивана-царевича повезло куда меньше твоего.

Как обухом по голове пришлись эти слова. Немила ещё раз посмотрела на покойную, с гораздо меньшей жалостью. Какова издёвка! Какой позор! Нет, не может такого быть, чтоб это была невеста Ивана, ведь это Немила единственная невеста Ивана! А эта… не такая уж и красивая, как показалось сперва.

Но Немила одёрнула себя: к мёртвым нельзя относиться плохо, и тем более бессмысленно ревновать, когда тебе открывается ужасающая правда.

Необъятный ужас окутал сердце Немилы, когда представила она, что сама могла оказаться сейчас на месте несчастной, сама могла быть разорванной и истерзанной, а в муках мечтала бы о блаженной смертушке.

– Что дети, живы ли? – отстранённо спросила она.

Ворон поглядел в сторону покойницы – грустно-прегрустно – и честно, без обиняков, но издалека ответил:

– Я долго путешествовал по восточным деревням и сёлам, изредка залетая в города. Перевидал я много первых красавиц, замужних и на выданье. Вслушивался я в россказни людей, о том, кто и где встречал царевича, но не было в тех и доли правды. Слуг я послал во все уголки царства, чтобы наблюдали и докладывали мне. И вот однажды одной птичке-невеличке с юга улыбнулась удача. Заглянула она в комнату к молодой жене купца зажиточного, муж которой уже несколько месяцев отсутствовал. Красива была та жена – да ты и сама видела – только хворь её настигла неизвестная, от которой внезапно начал расти живот. Сначала подумали, ребёнка она носит от мужа своего, но быстро выяснилось, что живот рос слишком уж быстро, да и сама жена отрицала, что носит под сердцем радостное бремя. К тому времени, когда моя птичка нашла несчастную, лекари успели сойтись, что это злая опухоль, и уже собирались резать.

Помчался тогда на юг я со всех крыльев, но, к сожалению, совсем немного не успел. Не знаю, откуда она взяла силы, но жена того купца сбежала – она-то одна знала, что носит в себе не опухоль, а потому решила родить подальше от людских глаз, избавиться от ребёнка, а потом вернуться и сказать всем, что она в лесу истово молилась Отцу и Матери, да так излечилась.

Ворон немного помолчал.

– Последнее – больше мои додумки, но нашёл я её и правда чуть глубже лесной опушки, и руки её были сложены в жесте мольбы.

– Бедненькая, за что такие страдания… – выдохнула Немила и обернулась, на жену купца посмотреть. Брызнули из глаз слёзы, принялась она их утирать рукавом, а сама никак не могла остановиться.

– Всё ещё любишь царевича? – раздался над ухом вкрадчивый голосок, из-за чего она заревела ещё пуще.

– Ворон, не ехидничай! – прикрикнула Яга и приобняла рыдающую. – Пойдём, пойдём я тебя травками напою и уложу.

Немила покорно позволила отвести себя в избу, забралась на печь и улеглась в подушки. Чарка хмельного настоя быстро подуспокоила и заставила веки потяжелеть.

– Спи сегодня тут, и пусть ничто не тревожит твой сон, – сказала напоследок Яга, после чего она позволила себе провалиться в сон, не самый спокойный на свете, но крепкий. И было Немиле очень, очень тепло.

– Кушай кутью сладкую, медовую, кушай столько, сколько хочешь. Проводим-уважим покойницу, и пусть земля будет пухом.

В руке – деревянная ложка, на столе – деревянная миска с кашей, чарка с хмельным питьём (бражкой пшеничной), и новая толстая свеча.

Чуть поодаль – ещё одна чарка, накрытая коркой хлеба.

Немила не могла поднять головы, солёные слёзы капали прямо в миску. Яга затянула очередную заунывную песню, а она зажимала уши ладонями и только изредка моргала да смотрела, как капли приземляются между рассыпчатых коричневых зёрен.