Артузов - Теодор Гладков

Руководителям ОГПУ очень хотелось удержать «Трест» на плаву еще на несколько месяцев, ибо по многим причинам они были особенно важными.

– Я понимаю, Артур Христианович, что сделать это почти невозможно, – говорил Вячеслав Рудольфович, медленно прохаживаясь по своему кабинету. – Мы и так выжали из «Треста» максимум возможного, а то и больше. Но вы все–таки не Шахерезада, способная рассказывать свои сказки бесконечно долго.

Менжинский остановился возле стола, выглянул в окно, выходящее на Лубянскую площадь, и вдруг рассмеялся. Артузов встрепенулся. Менжинский объяснял свое настроение:

– А ведь они, – и он неопределенно взмахнул рукой куда–то в сторону, условно – на запад, – они–то нас оценили куда как благосклоннее, нежели кое–кто у нас. – И он еще раз махнул рукой, но уже не неопределенно, а совершенно точно в сторону Кремля, находящегося от Лубянки в каком–нибудь полукилометре.

Артузов рассмеялся: не далее как вчера он доложил Менжинскому, что уже восьмой сотрудник ОГПУ, участвовавший в операции «Трест», удостоен награды от спецслужбы одной из европейских стран: получил золотые швейцарские часы, правда, в целях конспирации, без соответствующей гравированной надписи на крышке. (Через пятнадцать лет эти награды будут представлены их владельцам как свидетельство измены. В этом же самом здании. Только за столом будет сидеть другой человек… Здание, кабинет, стол действительно будут теми же самыми. Но это будет уже не при той советской власти, за которую боролись Артузов и его сотрудники. Как, впрочем, тысячи и миллионы их соотечественников, героев революции и Гражданской войны, ударников первых пятилеток, творцов новой науки, культуры… )

Артузов машинально поправил свободно повязанный галстук под мягким воротом толстовки – кроме Менжинского и сотрудников ИНО, вернувшихся из–за границы, он, должно быть, единственный из ответственных работников ОГПУ носил галстук.

– Я уже думал об этом, Вячеслав Рудольфович.

– Ваши предложения?

– Продолжение имитаций с крупными диверсиями отпадает. Если там всерьез заподозрили, что «Трест» – целиком наша мистификация, то, конечно, должны предположить, что устроить эффектный взрыв с пожаром нам ничего не стоит. Если не считать расходов на взрывчатку и керосин. Полагаю, нам следует организовать свидетельство в пользу «Треста» авторитетного во всех отношениях эмигранта, чья репутация и слово не подвергнутся и тени сомнения.

– Мысль верная, мне она тоже приходила в голову, я даже собирался поделиться ею с вами, но вы меня опередили. Но у меня есть и серьезные опасения, потому я не спешил эту идею высказать. А именно – боюсь, что после провала Савинкова и Рейли никто из крупных деятелей эмиграции не решится на ходку в СССР.

Артузов оживился:

– В том–то и дело, Вячеслав Рудольфович, что такой человек есть. Есть! И просто рвется совершить вояж в Россию.

– Кто же?

– Шульгин!

– Шульгин? Василий Витальевич? Не шутите? Как говорят англичане, это слишком хорошо, чтобы быть правдой.

– Тем не менее это так. Он действительно без нашего подталкивания хочет приехать в СССР. Об этом Якушеву написал Климович. Дело в том, что Шульгин до сих пор не может оправиться от постигшего его горя. Его старший сын в Гражданскую убит петлюровцами. Младший брат, Павел, тогда же умер от тифа. Еще один сын – Вениамин – пропал без вести. Еще в двадцать первом году Шульгин пытался разыскать сына, нанял каких–то контрабандистов и из Варны на парусной шхуне пересек Черное море. Высадился в Крыму, потерял половину экипажа и ни с чем вернулся обратно. В эмиграции есть популярная предсказательница, некая Анжелина Сакко. Она нагадала Шульгину, что Вениамин жив, но находится в какой–то больнице. Василий Витальевич, а он тоже всегда благоволил к Якушеву, просил его через Климовича помочь в поездке в СССР, чтобы разыскать сына.

– Что ответил Якушев?

– Что гарантировать безопасность в нынешних условиях после нескольких провалов не может, но приехать приглашает.

– Правильно. А сына искали?

– Везде, где только можно. Но это же иголка в стоге сена. Никаких сведений о нем пока нет.

– Шульгин – это тот человек, который может помочь «Тресту» выжить, ну а если удастся разыскать его сына… – Менжинский не договорил, задумался, потом решительно хлопнул ладонью по столу. – Приглашайте Шульгина. Разработайте маршрут, только не нужно, чтобы все шло гладко, без сучка и задоринки. Это может ему показаться подозрительным, все–таки он не только публицист, но и создатель «Азбуки», и просто очень умный человек. И прошу еще раз поискать как следует его сына. Подключите милицию, Нар–комздрав.

Василий Витальевич Шульгин был видным политическим и общественным деятелем царской России последнего десятилетия. Стройный, всегда щеголевато одетый красавец с длинными, вразлет усами, богатый помещик Волынской губернии, депутат Государственной думы, владелец и издатель влиятельной газеты «Киевлянин».

В некотором роде Шульгин был фигурой исторической: в качестве члена Временного комитета Госдумы он вместе с Александром Ивановичем Гучковым, богатым предпринимателем, председателем Центрального военно–промышленного комитета (и будущим военным и морским министром Временного правительства), присутствовал при отречении императора Николая II от престола. Шульгин был убежденным монархистом, но от других эмигрантов его отличала прежде всего трезвость взглядов.

Это он, Шульгин, с душевной болью решился написать в своей книге «1920 год» слова, ставшие плодом не публицистического порыва, но горестных размышлений: «Белое движение было начато почти святыми, а кончили его почти что разбойники».

Шульгин решился…

В ночь на 23 декабря 1925 года в районе Стобцов Шульгин, отрастивший специально длинную седую бороду (для этого ему пришлось около трех месяцев пожить в Ровно у дальних родственников), одетый в долгополое пальто на вате, что делало его, по собственным словам, похожим на старого раввина{25}, с документами на имя Иосифа Карловича Шварца с помощью людей «Треста» перешел границу. «Проводником–контрабандистом» был некий Иван Иванович – на самом деле сотрудник ОГПУ Михаил Иванович Криницкий. В сопровождении другого провожатого, некоего Антона Антоновича, Шульгин доехал до Киева, где и остановился в третьеразрядной гостинице «Бельгия». Антоном Антоновичем был также сотрудник ОГПУ Сергей Владимирович Дорожинский. Любопытное совпадение: до революции До–рожинский служил товарищем прокурора Киевского окружного суда, каковым тогда являлся… уже известный читателю Чебышев, единственный человек в эмиграции, который никогда в «Трест» не верил!

Шульгин жадно присматривался к стране, которую покинул в бесконечно, казалось, далеком 1921 году разоренной, по образному выражению писателя Артема Веселого, «кровью умытою». Сейчас, при нэпе, все ужасы Гражданской войны, внешне, во всяком случае, остались позади. Фабрики и заводы функционировали, люди сыты, в магазинах можно купить и продовольствие, и одежду, и товары домашнего обихода. Простой люд живет скромно, можно даже сказать, бедновато. Но не голодает, не нищенствует.