Смерть на взлетной полосе - Алексей Макеев

Но главное даже не это.

Из беседы с адвокатом было понятно, что, кроме безвременно почившего начальника, к судьбе Белавина не проявил сочувствия никто. Именно по звонку Курбанского Селезнев взялся защищать Николая. И вполне возможно, что именно на его дальнейшую помощь надеялся последний.

Если бы не трагический случай, прервавший жизнь Курбанского, возможно, ему с помощью своих связей удалось бы и здесь восстановить «справедливость» так же, как и в случае с «Ночным охотником». Но случай произошел, и возможность отделаться «малой кровью» для Белавина была утеряна. Получается, что из всех, кто мог бы оказать Белавину помощь в его ситуации, наиболее вероятной кандидатурой был сам убитый Курбанский. И о чем это говорит? Только об одном. То, что Белавину в данный момент было больше всего необходимо, мог дать ему только любимый начальник. Не Иванникова, не Селезнев, не кто‑то еще. А значит, никто не имел в руках главного рычага, который мог мотивировать Белавина на такой решительный и рискованный поступок, как убийство. Выходит, что заказчика вообще не было?..

Гуров понял, что окончательно зашел в тупик. В том, что исполнитель в этом деле Белавин, он почти не сомневался. А если заказчика не существует, то разумно объяснить действия Николая представлялось практически невозможным. Выходило, что он прикончил единственного человека, способного оказать ему помощь в непростой ситуации, своими руками уничтожив для себя последнюю надежду выпутаться из нее.

«Бред какой‑то! — Лев даже тряхнул головой, как бы сбрасывая наваждение. — Для чего ему делать это? С Курбанским они дружили, он даже взялся помогать Белавину «в беде», как выразился адвокат. С какой стати ему рубить ветку, на которой он сидел? Вздор, бессмыслица!»

По‑видимому, за всем этим скрывался какой‑то подвох, некая дополнительная информация, которой полковник пока не обладал, но которая, вполне возможно, могла объяснить необъяснимое и указать на мотив.

Сам он не сомневался, что замысловатое убийство Курбанского организовано и исполнено его вероломным другом. Но для суда его личная уверенность — не аргумент. Суду нужны доказательства, а с доказательствами дело обстояло сложнее.

То, что Белавин увлекался взрывотехникой, в сущности, ничего не значило. Мало ли кто чем увлекается. Ведь никто не видел, как он закладывал в вертолет бомбу. Значит, и доказать, что сделал это именно он, практически невозможно.

«А если свидетелей нет, пусть скажет сам, — решил Гуров. — Домашний арест — неплохая идея. Почему же только Белавин может пользоваться ее преимуществами? Есть много других достойных кандидатов. Постараемся сделать так, чтобы наш домашний арестант поскорее узнал, что он не одинок в своем везении».

Новый план быстро сложился в голове, и, вызвав такси, Лев поехал в изолятор.

Там он объяснил удивленному дежурному, что повторный визит связан с необходимостью поговорить с Максимом Китаевым.

Беседа не затянулась. Уяснив план полковника и поняв, что требуется лично от него, Максим согласился с радостью.

— Неужели все это наконец‑то закончится, — устало проговорил он.

— Имей в виду, затея рискованная, — в очередной раз напомнил Гуров.

— Хуже, чем есть, уже не будет, — обводя взглядом комнату для допросов, усмехнулся Максим.

Переговорив с заключенным, полковник вернулся в гостиницу. Для осуществления задуманного ему нужно было составить официальный документ, где имелись бы железные аргументы и неопровержимые логические цепочки, приводящие именно к тем выводам, которые ему необходимы, а такая работа требовала времени и сосредоточенности.

Промучившись над бумагой около двух часов, он наконец нашел свое творение вполне удовлетворительным. Изложенные обоснования были неопровержимы, факты красноречивы, тезисы понятны и однозначны.

Оставалось только передать документ по назначению, и Гуров вновь отправился в прокуратуру.

Он торопился, опасаясь, что не застанет Сырникова на рабочем месте. Но, когда вошел в кабинет, тот спокойно сидел за столом, изучая какие‑то документы, и по его безмятежному виду можно было подумать, что он собирается просидеть так до утра.

— Сегодня у меня день повторных визитов, — улыбаясь, произнес Лев в ответ на удивленно‑вопросительный взгляд Сырникова. — То и дело приходится возвращаться.

Он подал следователю написанную им бумагу и терпеливо дождался, когда тот ее прочтет, после чего объяснил Сырникову, что требуется непосредственно от него.

— Завтра. Максимум — после обеда. Хотя лучше, конечно, с утра.

— Это просто нереально! — в волнении воскликнул Сырников. — Как я смогу успеть? Поймите, это ведь целая процедура!

— Любую процедуру можно и сократить, и растянуть. Было бы желание. В данном случае я прошу посодействовать, чтобы процедура была по возможности сокращена. Все бумажные формальности вполне можно будет осуществить уже постфактум.

— Да как же я… Да кто же меня слушать будет? Поймите, я ведь не могу там диктовать. Существуют правила.

— Никто и не просит тебя ничего диктовать, Сергей. Объясни ситуацию, скажи, что очень велика вероятность ошибки, что оставлять положение таким, как есть, неправильно. Даже несправедливо. В конце концов, можешь сказать, что я готов поручиться. Под мою ответственность.

Поволновавшись и еще несколько раз упомянув о важности правил и процедур, Сырников наконец пообещал сделать «все, что сможет».

— Спасибо, Сергей, — с чувством поблагодарил его Гуров, изначально не сомневавшийся в успехе этих переговоров. — Я знал, что могу на тебя положиться.

Выйдя из здания прокуратуры, он вновь взглянул на часы. В предпринятых им «подготовительных мероприятиях», которые необходимо было провести, чтобы приступить к выполнению задуманного плана, оставался еще один невыполненный пункт, и полковник снова поехал в «летку».

Рано или поздно встреча с Белавиным, несомненно, должна произойти, и в ожидании этого события Лев посчитал нелишним узнать, где находится его дом.

Уточнив в своем блокноте адрес, который сообщил ему следователь Петров, и поплутав в лабиринте деревьев и построек, он вскоре отыскал нужное ему здание.

В отличие от ветхих жилищ, в которых обитали Китаевы и Ушаков, квартира Белавина располагалась в одной из немногочисленных многоэтажек, имевшихся на территории городка. Впрочем, хотя в панельной «коробке» было целых девять этажей, внешний вид ее мало чем отличался от обшарпанных малоэтажных собратьев.

Дом был старый, и по сравнению с ним уже знакомая Гурову пятиэтажка «в белых тапочках» выглядела настоящим дворцом.

Медленно обходя дом, он мысленно высчитывал, на каком этаже может находиться квартира Белавина и куда выходят окна, и вскоре решил, что этаж, скорее всего, второй, а подъезд, вероятно, третий.

Взглянув на предполагаемые окна нужной ему квартиры, даже заметил, как колыхнулась занавеска, но тут же мысленно одернул себя. Ему не хотелось торопить события и раньше времени раскрывать карты. Он надеялся, что противник сам сделает первый ход.