Русский Стамбул - Наталья Командорова

Чем же было завоевано, помимо дипломатического искусства Милославского и Лазаревского, расположение султана Ибрагима и его окружения? Документы свидетельствуют, что в тот раз султан получил четыре пуда «кости рыбьего зуба», два живых соболя, двенадцать кречетов в нарядах, тридцать сороков соболей стоимостью около восьми тысяч рублей. Со ссылкой на архивные материалы историк Н.А. Смирнов отмечал, что не была забыта и мать султана: ей преподнесли соболей стоимостью в триста пятьдесят рублей, а также горностаевую кофту с рукавами.

Верховному визирю Аззему Мастафе-паше предназначались русские соболя на две тысячи рублей. Толмач с турецкой стороны Зульфукар-ага и Капудан-паша удостоились менее скромных подарков — соболей по сто пятьдесят рублей. Некий Касым-ага обогатился соболями в триста рублей. Муфтию предназначались соболя стоимостью в двести рублей. Пашам и другим придворным чинам были вручены те же соболя стоимостью в триста рублей. Не обошла царская милость тогда и трех патриархов — их духовное подвижничество было оценено в пятьсот пятьдесят рублей — тоже соболями. Таким образом, общая сумма подаренных ценностей составляла более 12 тысяч рублей!

Судя по всему, в Стамбуле высоко ценился соболий мех. Недаром в посольском представительском бюджете XVI–XVII веков он занимал одно из первых мест в сношениях с искушенными, в представлениях о роскоши и богатстве турецкими султанами и их приближенными. Так что с древних времен вместе с воинами, паломниками, дипломатами и торговыми людьми русский соболь тоже путешествовал в Константинополь-Стамбул и завоевывал сердца его жителей.

Популярность собольего меха была настолько велика, что русским послам в Стамбуле одно время выдавали зарплату шкурками зверя, с уверенностью на то, что послам без проблем удастся их продать. Обратил внимание на замечательный мех султан и сам стал пленником русского соболя. «Меховая страсть» владыки вынудила его даже издать указ, запрещающий носить соболя всем, за исключением султана и визиря.

Пострадали от этого запрета, конечно же, русские послы: соболей, выданных им в качестве жалованья, никто не покупал, опасаясь султанского гнева. Наступало безденежье, приходилось еле сводить концы с концами.

Милославский и Лазаревский блестяще выполнили свою миссию в Константинополе, однако Москва вскоре убедилась, что верность османов в отношении России распространяется разве что лишь на их любовь к русской пушнине и драгоценным подаркам. Не прошло и года, как стало ясно, что жертва в виде добровольной передачи Турции Азова и уход в начале 40-х годов XVII века оттуда донских казаков оказались напрасны. Турки поставили в оставленном русскими Азове сильный гарнизон и рассматривали его как важнейшую укрепленную базу для наступления в глубь Русского государства. Не замедлили они и с началом воинственных нападений на юго-восточные русские границы, на селения Дона и Донца, убивая, грабя и беря в плен русских мирных жителей и боевых казаков. «Нерешительность и слабость, проявленные русским правительством по отношению к донским казакам, — считал ученый Н.А. Смирнов, — приказ о сдаче Азова без боя — все это было расценено в Турции как благоприятный симптом для развертывания военных действий именно со стороны Азова».

Помимо военных действий, султанский двор продолжал плести политические интриги. А коварству и изобретательности восточному человеку не занимать!

Стремясь все же поддерживать видимость мирных взаимоотношений с Османской империей, в Константинополь, несмотря на трудности, регулярно направлялись дипломаты и торговые представители. Так, осенью 1645 года в Царьград было снаряжено посольство в составе стольника Степана Телепнева и дьяка Алферия Кузовлева. Не успели отбыть послы, как вскоре умер царь Михаил Федорович, что вынудило отправить вслед им в Турцию посольского гонца Федора Черкасова с новыми царскими грамотами.

Путь в Царьград пролегал для послов через Азов и Кафу, куда они прибыли в 20-х числах октября. От своих крымских агентов послы узнали, что в Крыму объявился некий Иван Вергуненок, казачий сын, родом из города Дубны. Рассказывал Вергуненок о себе, будто он сирота, был наемным работником в Полтаве, затем прибился к запорожцам, потом жил на Дону. В Крыму он якобы оказался после того, как его взяли в плен татары на реке Миусе и продали крымскому хану.

Вначале послы не придали особого значения информации: в те времена немало людей, проживающих на юго-восточных границах, имели схожие печальные судьбы. Насторожились они, когда от одного пленного крымчака стало известно, что Иван Вергуненок выдает себя за московского царевича Дмитрия. Но даже это известие было не в диковинку для русских дипломатов: XVII век на Руси был богат явлениями разнообразных самозванцев, претендующих на родословную знатных царских особ. По-настоящему накал интриге придало обстоятельство, что данному самозванцу покровительствовал сам хан и на самом деле Вергуненка в Крым якобы доставили поляки, а самое главное — новоявленного «царского наследника» крымчаки готовят к срочной отправке в турецкую столицу, к султанскому визирю.

Послам Телепневу и Кузовлеву стало ясно, что в Константинополе их ждет много проблем. И без того сложная их миссия к турецкому султану, в непростых турецкорусских отношениях обрастала дополнительными непредвиденными трудностями. Обеспокоенность послов оказалась не напрасной.

После прибытия в апреле 1646 года в Константинополь Степан Телепнев и Алферий Кузовлев, как водится, сразу же одарили султана, визиря и других знатных османов всего на сумму более шестнадцати тысяч рублей. Особенно доволен был султан, так как ему дополнительно досталось еще и 26 кречетов. Обнадеживали также первые результаты начавшихся переговоров с турецкой стороной.

Однако вскоре начались неприятности. Это случилось после того, как послы узнали, что во дворце верховного визиря живет русский самозванец Иван Вергуненок, о котором они узнали еще в Кафе. Каково же было их изумление, когда они выяснили, что, помимо Вергуненка, там же находится еще один «царский отпрыск» — некий Тимофей Анкудинов.

Н.А. Смирнов писал, что один из самозванцев величал себя князем Иваном, сыном князя Дмитрия Долгорукого, а другой назывался сыном царя Василия Ивановича Шуйского. Подьячий Берзецов, находившийся в Царьграде в посольской свите, опознал в одном из самозванцев стрелецкого сына из Вологды. Оказалось, в свое время Анкудинов служил в Москве подьячим, затем убежал в Литву, где представлялся князем Тимофеем Великоперским.

Послы вначале пытались убедить султанское окружение в том, что у царя Шуйского детей не было, как и у его брата, князя Ивана. Телепнев и Кузовлев говорили, что-де они-то, русские, лучше знают родословную государевых людей. Однако их правда султану была не нужна: он играл по своим правилам. А русские послы со своим служебным рвением совсем не вписывались в разыгрываемый спектакль с подставными лицами — самозванцами.