Избранные дни - Майкл Каннингем

Он поцеловал ее в губы. Да, смотрите, у нас свидание. Я его подружка, понятно?

— Извини, опоздал, — сказал он.

— Ничего страшного. На работе сумасшедший дом?

— И это ты у меня спрашиваешь? — Саймон жалостливо наморщил лоб. Его брови изогнулись, как пара шоколадного оттенка гусениц. Кэт захотелось их коснуться.

— Сумасшедший дом — понятие относительное, — сказала она.

— М-мм… Так ты думаешь, что разговаривала с тем типом?

По отношению к этому лишь косвенно затрагивавшему его событию Саймон намеревался проявить спокойную твердость и даже с долей равнодушия. Он хотел отнестись к известию о взрыве с той же степенной учтивостью, с какой, она полагала, он занимался своими финансовыми операциями.

— Давай закажем тебе выпить, и я все расскажу, — сказала Кэт.

Он сел напротив нее. У столика тут же вырос Фред.

— Фред, здорово, — сказал Саймон.

Он был завсегдатаем ресторана еще со времен его расцвета, и его здесь обожали за то, что он по-прежнему продолжает сюда ходить.

— Здорово, старик, — ответил Фред, легко подхватив мужскую манеру общения.

— Слыхал новость? — спросил Саймон.

— Кошмар.

— Вы, по-моему, с Кэт знакомы?

— Разумеется. Привет, Кэт.

— Кэт работает в полиции. Она расследует это дело.

Я, Фред, живу в мире, полном опасностей. Погрязла во всех этих делах глубже, чем ты можешь себе представить.

— Шутишь, — сказал Фред.

Кэт видела, что он задумался. Да, у нее стоящая работа, и вполне вероятно, что интересная. Но с другой стороны, может, она принадлежит к числу тех суровых чернокожих женщин, для которых главное в жизни — установленный порядок и которые издеваются над населением, сидя по ту сторону стоек в государственных учреждениях и в окошках почтовых контор.

— Не имею права разглашать подробности, — сказала Кэт.

— Понятно, понятно, — понимающе кивнул Фред.

Он намеревался сыграть роль официанта, которому вполне можно доверить толику закрытой информации. И даже не намеревался, а уже играл.

Кэт сказала:

— Саймон, а ты что, себе ничего не заказываешь?

Немного помолчав, Саймон сказал:

— Да-да. Мне, наверно, просто бокал вина. Шираз, думаю, подойдет.

— Чилийский или калифорнийский?

— На твой вкус.

— Тогда чилийский.

— Отлично.

Фред снова кивнул в сторону Кэт. Официант — только мое прикрытие. Могу быть полезным в кризисных ситуациях. И ушел принести вина.

Что это такое с мужчинами? Отчего они вечно хотят представить себя людьми бесстрашными, компетентными и знающими то, что скрыто от других?

— Саймон, дорогой, — сказала Кэт, — об этом нельзя рассказывать кому попало. Особенно официантам.

— Понял. Извини.

— Нечего мною хвастаться. И кроме всего прочего, я не Фокси Браун.[16]Я лишь рядовой полицейский.

— Это все потому, что я тобой очень горжусь.

— Я это и так знаю.

— Ну так что там у тебя произошло?

— Позвонил мальчишка и сказал, что взорвет бомбу. Это все.

— И по-твоему, это был тот мальчишка, который подорвал того парня?

— Возможно.

— Мальчишка, наверно, знал его, да?

Она задумалась: что-то рассказать, судя по всему, было необходимо. Ведь он ее друг. А осведомленность — надо признать — принадлежит к числу ее достоинств, о которых хорошо бы постоянно ему напоминать.

— Похоже на то. Я лично считаю, тут есть сексуальная подоплека. Все идет к тому, что мы скоро получим сообщение о пропаже ребенка по соседству с домом Дика Харта, а затем выяснится, что последний оказался злоумышленником, занимавшимся с ним преступным оральным сексом на заднем сиденье своего «БМВ».

Кэт знала, что, услышав слово «злоумышленник», Саймон придет в возбуждение. Она сто раз зарекалась строить из себя крутого копа и таким образом подстегивать его интерес к себе. Но снова нарушила зарок.

— Все правильно, — сказал Саймон и нахмурил брови.

Как здорово было бы нежно снять их с его лица, немного потискать в руке, а потом осторожно вернуть на место.

— Что ты будешь есть? — спросила она.

— Не знаю. Наверно, тунца.

Саймон питался по Аткинсу: побольше белков, никаких углеводов. И результат был налицо.

— А я себе закажу стейк au poivre, — сказала она. — С картофельным пюре.

День у нас выдался тяжелым. Понятно?

После ужина они поехали к ней домой, и кому какое дело до царившего там беспорядка. Она была измотана и решила непременно провести ночь в своей постели. Саймон не имел ничего против того, чтобы время от времени ночевать в ее запущенной квартире. Он даже говорил, что это ему нравится. Она никогда не спрашивала его напрямую, но, судя по всему, до знакомства с ней он ни разу не бывал на Восточной Пятой улице.

Она проснулась в половине четвертого. Чтобы узнать это, не надо было смотреть на часы. Ей было хорошо знакомо это внезапное и бесплодное возвращение сознания, этот прыжок из глубины сна в бодрствование, означавший не то, что она выспалась, а то, что у нее просто исчезла возможность уснуть. В ночи, когда такое пробуждение случалось, это всегда было между половиной четвертого и четырьмя. На подобные случаи у нее в шкафчике в ванной имелись таблетки, но она так и не откупорила флакон. Противоестественному искусственному сну она предпочитала бессонницу. Идиотизм, конечно, но что поделаешь?

Рядом тихо дышал Саймон. Она смотрела, как он гримасничает во сне. Он был сама классика. Крупное, широкое лицо телеведущего, густая шевелюра цвета собольего меха, в которой уже понемногу начинала пробиваться серебристая седина. Он запросто мог бы сойти со сборочной линии некой корпорации, производящей Великих Американских Красавцев. Если бы такая корпорация существовала, она находилась бы где-нибудь на Среднем Западе, где же еще? А он как раз и был родом из Айовы, так, кажется? Прапраправнук людей, бежавших из Нью-Йорка в прерии, сотню лет спустя он вернулся с триумфом, принц-изгнанник, восстановивший свои права на трон посредством «Лиги плюща».[17]Богатый и пышущий здоровьем, тридцати трех лет от роду. Практически юноша.

Вероятно, настала пора уходить из отдела, но если бы она ушла прямо сейчас, это выглядело бы бегством. Собственно, она уже некоторое время подумывала об уходе. Работая с психами, сама сходишь с ума. Ты с одинаковым терпением выслушиваешь каждого полоумного, снова и снова напоминаешь себе, что любой из этих людей действительно может иметь намерение поджечь начальную школу или взорвать кого-нибудь только потому, что его избранник пользуется широкой известностью. Бармены начинают видеть мир полным пьяниц; с точки зрения юристов, в нем преобладают обиженные, стремящиеся выместить зло. Полицейские психологи заражаются паранойей. Им лучше, чем обычным гражданам, известно, что в мире вычленяется отдельный мирок, обитатели которого во многом похожи на обычных людей — они так же платят ренту и закупают продукты, но при этом в их жизни происходит кое-что еще. Они получают личные послания из телевизора, или еженощно подвергаются сексуальному насилию со стороны звезд мыльных опер, или умеют разглядеть, что трещины на тротуаре между Бродвеем и Лафайет складываются в имена инопланетян, ныне возглавляющих крупнейшие мировые державы.