Гордая птичка Воробышек - Янина Логвин

— Вот если бы кое-кто не устраивал в нашей общей комнате внеплановые свидания, — говорю сердито, прислонившись плечом и виском к стене (у меня вновь кружится голова), — то я была бы сейчас не здесь, а в общежитии. И, возможно, не лишилась бы работы.

Девушка ссыпает в чашку содержимое какого-то лекарственного пакетика, размешивает, затем идет ко мне, решительно сажает на диван и вручает в руки горячий напиток.

— Сядь, Женька, на тебе лица нет, и пей! — говорит с укором. — До дна! Доработалась, хватит! Как ты еще ноги не протянула с таким-то графиком? И потом, я не пойму, тебе что здесь, плохо? — возмущенно фыркает и округляет глаза. — Нашла с чем сравнивать! Ты еще скажи, что у Люкова хуже, чем в нашей холодной общаге! Да я такую шикарную плазму, как в этой квартире, только в супермаркете электроники и видела! Чего тебе надо-то?

— Хуже, Тань, — удивляюсь я словам подруги. — Я здесь в гостях и стесняю парня. Тем более что сама к нему напросилась, если быть честной. Кстати, — спрашиваю вдруг, порываясь встать, — а чего это мы с тобой расселись в чужом доме, как две клуши на завалинке? Нам же, наверно, пора уходить? И где, вообще-то, Илья?

— Тпру-у, лошадушка! — тормозит меня Крюкова, возвращая на диван. — Он передо мной не отчитывался, «где». Сказал только, чтобы я тебе лекарств купила и вещи привезла, пока ты здесь за котом смотреть будешь. Дал ключ и сообщил, что вернется через несколько дней. Ах да, деньжат отвалил с барского плеча нехило — вон, на комоде лежат. И все это, конечно же, только из чистых высоконравственных побуждений, — закатывает глаза Танька. — Х-ха! Так я тебе и поверила!

— Постой! — я смотрю на девушку, широко открыв глаза. — Как это: пока я здесь буду? — изумленно переспрашиваю. — Я не могу. У-у меня же учеба!.. И с работой надо что-то решать. Да и не мог Люков вот так запросто меня у себя оставить. Он же меня почти не знает…

— О-ой! — всплескивает руками Танька. — Не смеши мои бока, Женька! А чего тебя знать-то? — искренне удивляется. — У тебя лицо, как детский букварь. Сплошной наив, читай — не хочу! Я уже молчу о двух совместно проведенных ночах. Что ты решать надумала? Какая учеба-работа? Посмотри на себя — дохлую панночку краше в гроб кладут! Тебя еще дня два как минимум лихорадить будет. Прекрасно мог, я лично Люкова одобрямс! И вообще, Воробышек, чего ты упираешься? Мужик сказал, значит, так тому и быть!

Я отрываю ладонь от пульсирующего виска и моргаю на Крюкову.

— К-какой еще мужик?

— Твой, — невозмутимо улыбается Танька. — Ах да, — подскакивает с дивана и несет из прихожей какую-то бумажку. — Ты пока тут спала, дружок Люкова заходил, Андреем представился. Симпатичный такой, чернявый. Сказал, что справочку тебе нарисовал до конца недели, со всеми необходимыми печатями, так что… Та-ак! — Танька внезапно хватает меня за руку и тянет в спальню. — А ну-ка марш в кровать, подружка! Ишь, разволновалась она! Еще бухнешься в обморок, а мне потом сиди с тобой, приводи в чувство. У меня сегодня планы не на тебя, а на Серебрянского, так и знай! Стой! — она вдруг так резко останавливается и разворачивается ко мне лицом, что я утыкаюсь в девушку лбом и закрываю глаза. — Ты же не ела ничего! Жень?

— Да все нормально, Крюкова, — спешу успокоить ее. — Я не хочу, правда. Мне бы полежать.

— Слушай, Тань, — прошу подругу, когда мы заходим в спальню, я забираюсь под одеяло, а она начинает настойчиво махать перед моим лицом каким-то спрей-баллончиком. Упорно пытаясь вбрызнуть из него в мой рот лечебную гадость. — Ты мне ноутбук принеси, ладно? И конспекты. И пожалуйста, не говори девчонкам в общежитии, где я. А то разнесут по универу небылицы, а Люкову неприятности…

Лекарство горько-сладкое, так и хочется его выплюнуть или запить водой, но я через силу глотаю жидкость, опускаю голову на подушку и вновь размыкаю губы для вздоха.

— Ну-у, — поджав губы, хмуро выдыхает Танька, — не скажу. — И тут же осторожно добавляет. — Остальным. А Маринке и Аньке я уже сказала! И не смотри на меня так, Женька! Что здесь такого? Пусть знают, какого ты себе классного парня отхватила, а то эта мисска-Лиззка ему проходу не дает и себе цены не сложит. Маринка с ней в группе, она меня утром с Люковым видела, пристала с расспросами, короче… — уныло обрывает поток бессознательного Крюкова и грустно садится на постель. — Короче, поздно пить «Боржоми», подруга. А ноутбук я принесла.

— Та-ань, я тебя убью.

— Ай, — отмахивается угрюмо Танька, — напугала, Воробышек. Я бы себя сама убила, если бы мне за это ничего не было. Вот интересно, — забирается с ногами на постель и заботливо подтыкает подо мной одеяло. — Скажи, Жень, а тебе Люков снился? Нет, не дома или в общаге, а вот здесь? На этой подушке?

Я еще обижаюсь на нее, а потому спрашиваю недовольно, разлепив один глаз:

— А зачем тебе это знать?

— Да так, интересно, правду говорит народная примета, или врет, не краснея. Так как?

— Не снился, — бурчу я тихо. Мало ли что Таньке на ум взбрело? А тот мой сон, где мы летим с Ильей над морем на вертолете, так это Домовой своим урчанием мозг надоумил, не иначе.

— Жалко, — кривит улыбку девушка. — Значит, врет. Мне вот тоже Серебрянский не снился, когда мы у его тетки ночевали. А я трижды подушку под щекой взбивала и вертела со словами: «На новом месте приснись жених невесте», — и ничего. Не приснился.

— Крюкова, ты сама ребенок, честное слово. Тебе двадцать лет, не поздновато верить в народные предания? И потом, Тань, вы же у тетки, а не у Вовки дома ночевали, вдруг, не сошлись звезды и все такое? Не бери в голову.

— Да я и не беру. Просто интересно стало. Ты спи, Жень, я посижу еще немного, фильм досмотрю. Сейчас вторую часть должны показывать, где Мариоша возвращается. Буду уходить, разбужу.

Но Танька будит меня раньше. Мне кажется, уже через несколько минут, едва я закрываю глаза, ее ладонь касается моего плеча, а губы настойчиво шепчут:

— Женька, проснись! А смотри, что я нашла! Да проснись же! Открой глазки, Хаврошечка, потом додрыхнешь, когда я уйду. А то мне одной смотреть скучно!

— Что случилось? — я неохотно выбираюсь из-под одеяла и провожу ладонями по лицу. — Что ты нашла, Тань? — с трудом проталкиваю воздух сквозь колючее горло и ползу плечами вверх по подушке. — И который сейчас час?

— Девять вечера, Воробышек. Петушок свое отпел, Серебрянский за мной уже выехал, бульон я тебе сварила, так что быстренько смотрим компромат, и я убегаю.

— Чего? — шепчу я, поворачиваю голову вслед за многозначительным взглядом девушки и замечаю у дальней стены открытую дверцу узкого бюро. — О, нет, Крюкова! — нахожу запястье Таньки и в ужасе крепко впиваюсь в него. — Ты с ума сошла! Ты зачем залезла в чужой шкаф? Что оттуда взяла?

И Танька, как ни в чем не бывало, отвечает:

— Всего лишь фотоальбом!

* * *

— Молодой человек! — я застываю в проходе между рядами кресел и с вопросом в глазах оборачиваюсь к обратившейся ко мне женщине лет тридцати. Высокой и яркой, со смущенной улыбкой школьницы и взглядом куртизанки, накидывающей на плечи дорогую меховую шубку. — Вы не могли бы помочь даме снять с полки сумку? Будьте любезны. Да-да, вот эту! Ох, спасибо, — она невзначай касается плечом моей груди и кокетливо вздергивает подбородок. Говорит грустно: — Никак без мужчины в таких делах не обойтись. Сколько раз зарекалась одна летать, сколько просила мужа сопровождать меня, все без толку. Извечные мужские отговорки: серьезный бизнес и нехватка времени! А мне в Астане такой мануальщик замечательный попался — талант, право слово. Дважды в год к нему летаю на курс терапии, и все одна, да одна. А вы в гости прилетели, или вернулись домой? Вам есть, где остановиться? Так уж случилось, что я знаю парочку хороших гостиниц с уютными номерами и неплохой ресторанчик…