Все сбудется - Олимпия Кершнер

Ее сердце переполнилось любовью к этому загадочному и гордому мужчине. Она не так хорошо знала его, но была уверена, что он благородный, великодушный и любящий. Да, это правда, их отношения краткосрочны и заранее обречены на скорое завершение. Но она любила его, как никогда никого не любила.

Когда, когда понимание этого пришло к ней? Могут ли ее чувства называться настоящей любовью? И что может быть естественнее желания женщины разделить все с любимым?

— Да, Сомаль, да. Я уверена, — прошептала Николь и притянула его лицо к своему для поцелуя. Она позволила себе эту вольность и пробежала пальцами по густым черным волосам, упиваясь своим правом трогать его.

Руки Сомаля гладили ее спину, медленно опускаясь вниз, к аккуратным упругим ягодицам, обхватили их, прижали сильнее, дав ей почувствовать его напрягшуюся, пульсирующую плоть.

Мир закружился и опрокинулся, когда он поднял ее и положил на кровать. Потом вернулся на место, когда Сомаль опустился рядом с ней.

Медленно, но уверенно он прикоснулся к соскам ее груди, и те напряглись в ответ. Он опустил голову и зубами прикусил одну из этих спелых, но твердых виноградин сквозь тонкую ткань платья. Ответный стон, сотрясший Николь изнутри, возбудил его до невозможной, крайней степени.

Сомаль нетерпеливо рванул платье, пуговицы посыпались на пол и на кровать, но он не обратил на это внимания. Долой, долой все, что мешает ему насладиться упоительной красотой этой женщины! Нежно-голубое кружево бюстгальтера оттеняло загоревшую кожу и подчеркивало восхитительные округлости безупречной груди. Проворным движением он расстегнул замок, убрал тончайшую ткань… и вот она, эта изумительная грудь, перед ним, высоко вздымающаяся от возбуждения.

Он прикоснулся языком к соску, потом обвел розовую ареолу, и Николь застонала сильнее, выгнулась навстречу его рту, дарящему ей наслаждение. Сдерживаться становилось все труднее, и Сомаль начал срывать с себя одежду, бормоча ее имя как заклинание.

Николь стонала, изнемогая от разбуженной им страсти — страсти отдаться, принадлежать ему полностью, принять его в себя бесстыдно, самозабвенно…

— О! — прохрипел Сомаль, проведя рукой вниз по ее животу и прикоснувшись пальцами к увлажнившемуся кружеву трусиков. — Не могу больше ждать…

— Да-да-да… — лихорадочно зашептала она в ответ.

Резким движением он сорвал разделяющий их лоскуток и сильным толчком вошел в нее.

— А!.. Да-да-да… Бери меня… бери меня… бери…

Тяжелое дыхание и вскрики несдерживаемой страсти заполнили комнату. Сомаль поднимался и опускался ритмично и мощно, она устремляла бедра ему навстречу. Ритм нарастал и нарастал, пока гигантская волна не подхватила обоих, не подняла к небесам и не швырнула вниз в стонах наслаждения, облегчения, блаженства освобождения, слив эти стоны и вскрики в торжествующий гимн любви и свершения…

Николь проснулась, когда Сомаль покинул ее. Занимался рассвет, и она поняла, что он отправляется плавать. На мгновение мелькнула мысль отбросить простыни и присоединиться к нему. Но невидимые щупальца страсти и удовлетворенного желания прижали ее к простыням, заставили остаться и посмаковать воспоминания прошедшей ночи.

После первого, быстрого и нетерпеливого слияния они тихо лежали, и гладили друг друга, и шептали слова любви и нежности, и признательности. И вот он уже был готов к следующей схватке, и она приветствовала его готовность и широко развела бедра, принимая его. Этот раз он сделал медленным и томительным и длил его долго-долго, наслаждаясь каждым движением, пока Николь не застонала, не в состоянии более сдерживать себя. И снова они лежали, умиротворенные и переполненные благодарностью и чувственным удовлетворением, и снова шептали приятные нежности-глупости, пока она не потянулась и не коснулась ноготками его члена. И снова они устремились навстречу друг другу, и снова любили друг друга, и снова крики неслись в сад, когда радость взаимного удовлетворения снова посетила их, оставив обессиленными, почти бездыханными…

Николь обняла подушку, напоенную ароматом его тела, и опять погрузилась в сладостную дремоту, вспоминая подробности их любовных баталий.

Когда она наконец окончательно проснулась, готовая встретить новый день, солнце уже стояло почти в зените. Медленно, все еще ощущая сладкую истому, Николь искупалась и оделась. Подумала, где бы сейчас мог быть Сомаль, ее Сомаль, и направилась в столовую. Но лишь затем, чтобы испытать разочарование: комната была пуста, если не считать кофейника с горячим свежесваренным кофе, блюда с теплыми, ароматными булочками и вазочки апельсинового джема, источающего неземное благоухание.

Николь налила чашку ароматного напитка, выбрала булочку и вышла на террасу. Опустилась в плетеное кресло, сделала глоток, откусила от мягкой булочки.

Да, прошедшая ночь превзошла все, о чем она только могла мечтать. Николь даже не знала, сколько раз они занимались любовью, но знала точно, что сердце ее до краев наполнено любовью и нежностью, и признательностью, и благодарностью к мужчине, с которым мечтала навек соединить свою судьбу.

Хотя, вполне возможно, он не чувствует к ней того же. Слова, выкрикнутые в пылу страсти, часто только слова… Эта мысль подавила ее, но Николь напомнила себе, что даже об этой ночи еще вчера она только мечтала. И может, будет еще одна, и даже не одна ночь… Она лишь надеялась, что ей удастся уехать прежде, чем сердце ее так прикипит к нему, единственному, несравненному, что оговоренное заранее расставание принесет боль, сродни той, что вызывает хирургическая операция без наркоза. Прежде чем она начнет умолять Сомаля дать ей больше, чем он обещал…

Нзола появилась в дверях и медленно, старательно выговорила по-французски:

— Его превосходительство просил передать мадам, что должен сегодня провести день в городе. Он встретится с мадам в отеле «Палас д'Арманн» на обеде с мадам и месье де Белльшан в семь часов.

Николь вежливо поблагодарила и попыталась улыбнуться, но это удалось ей плохо — губы скривила какая-то однобокая ухмылка. Все ее мечты и надежды разбились вдребезги. Для него прошедшая ночь значила совсем не так много, как для нее. Он уехал, даже не поцеловав ее на прощание, оставил на весь день одну, лишь послал скупое послание через старую экономку…

— Спасибо. Я тоже поеду в город. — По крайней мере, она найдет, чем заняться в офисе Момбаны. Как иначе провести день, Николь даже не представляла.

— В котором часу? Я предупрежу шофера.

— Я бы хотела быть у мадемуазель Зефирен в полдень.

Нзола поклонилась и оставила молодую мадам Дало наедине с ее горестными мыслями.

К семи вечера Николь успела пройти сквозь такую эмоциональную мясорубку, что не хотела даже вспоминать об этом. Она то оправдывала Сомаля, принимая в расчет требования его высокого положения и важность решаемых им дел, то приходила к убеждению, что он использовал их лишь как предлог, чтобы сбежать и не встречаться с ней при свете дня…