Иметь и не иметь - Эрнест Хемингуэй

Так, подумал Гарри. Мистер Краснобай. А чего, черт дери, онмог ждать? Как он мог думать, что до него не дойдет? Вот что получается, когдаберутся не за свое дело. Вот что получается, когда хотят перехитрить всех.Мистер Краснобай. Прощайте, мистер Краснобай.

– Как это вышло, что его убили?

– Наверно, вы и сами догадываетесь, – сказалюноша. – Тут совсем не то, что с вашим помощником. Мне очень тяжело думатьоб этом. Он ведь ничего дурного не замышлял. Просто на данном этапе революциииначе нельзя было.

– Человек он, кажется, был неплохой, – сказалГарри и тут же подумал: послушать только, что произносит мой язык. Черт возьми,язык может произнести все что угодно. Но важно мне заручиться расположениемэтого паренька, на случай если…

– А какую такую революцию вы сейчас готовите? –спросил он вслух.

– Мы – единственная настоящая революционнаяпартия, – сказал юноша. – Мы хотим покончить со всеми прежнимиполитическими руководителями, с американским империализмом, который нас душит,с тиранией военщины. Мы хотим начать все сызнова и дать каждому человеку свойшанс в жизни. Мы хотим, чтобы guajiros, то есть крестьяне, перестали бытьрабами и чтобы крупные сахарные плантации были поделены между теми, ктоработает на них. Но мы – не коммунисты.

Гарри поднял на него глаза от компаса.

– И как вы этого думаете добиться? – спросил он.

– А вот мы сейчас добываем деньги, нужные дляборьбы, – сказал юноша. – Ради этого приходится пользоваться такимиметодами, которыми мы потом никогда пользоваться не будем. И прибегать к помощитаких людей, к которым мы потом не станем обращаться. Но цель оправдываетсредства. В царской России тоже приходилось так поступать.

Он радикал, подумал Гарри. Вот он кто: радикал.

– Что ж, программа у вас хорошая, – сказал онвслух. – Если все это для того, чтобы помочь рабочему человеку. Я самсколько раз участвовал в забастовках в прежние времена, когда еще у нас наКи-Уэст были сигарные фабрики. Я бы вам с радостью помог, если бы раньше знал,кто вы такие.

– Нам многие хотели бы помочь, – сказалюноша. – Но при том, как сейчас обстоит дело с движением, мы не можемдоверять людям. Нынешний этап вызван необходимостью, но я об этом очень жалею.Я ненавижу террор. И мне очень не по душе вот такие методы добывания денег. Датолько выбирать не приходится. Вы не представляете, как тяжело сейчас на Кубе.

– Я знаю, что там тяжело.

– Нет, нет, вы не можете знать, насколько там тяжело.Там царит кровавая тирания, и нет такой глухой деревушки, которая не испытывалабы гнет этой тирании. Три человека не смеют сойтись вместе на улице. У Кубы нетвнешних врагов, и ей не нужна армия, но тем не менее она содержитдвадцатипятитысячную армию, и вся эта военщина, начиная от капралов и выше, сосеткровь из страны. Даже каждый рядовой и тот думает только о том, как бы набитькарман. А кроме того, есть еще военный резерв, в котором состоят все жулики,бандиты и осведомители, оставшиеся от режима Мачадо, и чем погнушается армия,то подбирают они. Пока мы не избавимся от армии, ничего хорошего не может быть.Прежде нами правили дубинки. А теперь нами правят винтовки, револьверы,пулеметы и штыки.

– Да, плохо ваше дело, – сказал Гарри, слегкаповорачивая штурвал, чтобы лодка отклонялась к востоку.

– Так плохо, что вы и вообразить себе не можете, –сказал юноша. – Я люблю мою бедную родину, и я на все, на все готов, чтобыосвободить ее от тирании, которая там процветает. То, что я делаю сейчас, мнеглубоко противно. Но даже если б оно мне было в тысячу раз противнее, я бы всеравно делал это.

Выпить бы сейчас, думал Гарри. Какое мне дело до егореволюции. Плевать я хотел на его революцию. Чтобы помочь рабочему человеку, онграбит банк и убивает того, кто ему в этом помог, а потом еще и злополучногогоремыку Элберта, который никому ничего не сделал дурного. Ведь это же рабочегочеловека он убил. Такая мысль ему и в голову не приходит. Да к тому жесемейного. Кубой правят кубинцы. Они там все друг друга предать и продатьготовы. Вот и получают по заслугам. К черту все эти их революции. Я знаю одно:мне нужно прокормить свою семью, и я не могу ее прокормить. А он мне тут прореволюцию рассказывает. К черту его революцию.

– Да, плохо дело, – сказал он юноше. –Послушайте, вы не смените меня ненадолго у штурвала? Я пойду выпью.

– Пожалуйста, – сказал юноша. – Как держать?

– Двести двадцать пять, – сказал Гарри. Было ужесовсем темно, и здесь, посреди Гольфстрима, они попали в полосу мертвой зыби.Он прошел мимо обоих кубинцев, которые лежали на скамьях, и направился к корме,где на привинченном стуле сидел Роберто. Вода бурлила за кормой в темноте.Роберто сидел, положив ноги на второй стул.

– Дайте мне глотнуть, – сказал ему Гарри.

– Убирайся к черту! – хрипло ответилшироколицый. – Это мое.

– Ладно, – сказал Гарри и пошел за второйбутылкой. Внизу, в темноте, придерживая бутылку обрубком правой руки, он вынулпробку, вытащенную и снова вставленную Фредди, и отхлебнул из горлышка.

Сейчас самое подходящее время, сказал он себе. Больше ждатьнет смысла. Та мордастая сволочь пьяна. Двое остальных лежат влежку. Почему быне сейчас?

Он отпил еще, и бакарди согрел и ободрил его, но онпо-прежнему чувствовал холод и пустоту под ложечкой. Все у него внутри былохолодное.

– Хотите выпить? – спросил он юношу у штурвала.

– Нет, спасибо, – сказал юноша. – Я непью. – В свете нактоузного огня Гарри видел, как он улыбнулся.

– Я глотну разок, – сказал Гарри. Он отпилпорядочно, но бакарди не разогнал пронизывающего холода, который поднялсятеперь выше и заполнил всю грудь. Он поставил бутылку на пол.

– Держите тот же курс, – сказал он юноше. – Яхочу взглянуть на моторы.

Он поднял люк и спустился вниз. Потом подпер крышку люкадлинным крючком, вделанным в настил пола. Он нагнулся к моторам, здоровой рукойощупал газопровод, цилиндры и положил руку на сальники. Он на полтора оборотазавернул обе масленки. Хватит тянуть, сказал он себе. Хватит тянуть, слышишь?Куда делась вся твоя прыть? Была, да вышла, подумал он.

Он выглянул из люка. Он мог бы достать рукой обе скамьи надбензиновыми баками, на которых лежали кубинцы. Юноша сидел к нему спиной, навысоком табурете, четко выделяясь в свете нактоузного огня. Оглянувшись, он натемном фоне воды увидел фигуру Роберто, развалившегося на корме.