Ход слоном - Бахтиар Ахмедханов

Когда объявили, что самолет идет на посадку, я был уже, что называется, изрядно пьян. Моя попутчица с сыном исчезли куда-то сразу паспортного контроля, впрочем, они мне были больше не нужны. Я был занят другим. Я стоял посреди одетой в черное и серое угрюмой толпы в зале прилета и терпеливо ждал, когда ко мне подойдут двое одинаковых и, вежливо представившись, поведут к казенной «Волге».

Между тем, время шло, а ко мне никто не подходил. Даже наглые и приставучие таксисты-бомбилы обходили меня стороной. Заросший седой щетиной и дышащий перегаром старик, одетый в разгар зимы в старые джинсы, сандалии и выцветшую футболку не соответствовал сложившемуся в их примитивных мозгах представлению о том, как выглядит платежеспособный клиент.

Простояв так примерно с полчаса, я решил плюнуть на нерадивых чекистов (в конце концов это я им нужен, а не они мне – вот пусть сами и находят) и уехать домой. К тому же мне так сильно хотелось курить, что в горле стоял мягкий бесформенный ком, хорошо знакомый каждому заядлому курильщику, на время лишенному табака.

С удовольствием чувствуя на себе удивленные взгляды бомбил, я подошел к стойке заказов такси и уже через пять минут мчался из Домодедова в Москву. По пути до МКАД я выкурил не менее пяти сигарет – чтобы накуриться впрок, если оперативники решат перехватить меня где-нибудь по дороге. Заснеженные ели, росшие по обеим сторонам шоссе, наводили на мысль о хорошо обустроенных и газифицированных мордовских лагерях, на которые я малодушно решил променять вольную, но голодную жизнь в египетских трущобах.

Но по дороге меня не перехватили. Возможно, засада ожидает в квартире, больше негде. А если все-таки нет? Я попросил таксиста остановить у торгового центра. Мне нужно было обменять доллары и купить что-нибудь поесть – на тот случай, если тюремная пайка по какой-то причине откладывается.

Когда такси свернуло с Каширского шоссе на проспект Андропова, я закурил новую сигарету. А когда въехали с Нагатинской набережной на Кленовый бульвар – еще одну. Через несколько минут я открою дверь в свою квартиру. Как хорошо, что ключ я всегда ношу с собой в пистоне джинсов. И как хорошо, что ключ маленький и плоский, потому что замок у меня всего один и притом допотопный, ногтем можно открыть.

Расплатившись с водителем и прихватив сумку с едой я поднялся на четвертый этаж. В подъезде пахло чистотой и ухоженными кошками, питомицами наших старух, многие из которых были моими ровесницами.

Подойдя к своей двери, я на секунду замешкался. Потом достал из пистона ключ, вставил в замок, повернул и вошел в квартиру. Привычным движением включил свет в крохотной прихожей и прошел в комнату. Под ногами привычно скрипнул паркет, и я так же привычно подумал мысль, которую думаю вот уже сколько лет подряд, каждый раз входя в комнату: и какой идиот придумал класть буковый паркет в хрущевках?

В квартире никого не было. Я живу в тихом дворе, и было слышно, как где-то капает вода. У меня не было ручек на кранах (пластмассовая дешевка, установленная во время бесплатного муниципального ремонта давно пришла в негодность и была выброшена, а покупать новые мне было как-то ни к чему), их мне заменял единственный железный вентиль, который я так и носил с собой из кухни в ванную и обратно.

Почему-то мысль об этом вентиле вызвала у меня прилив такой нежности, что я пожалел, что не купил ничего выпить. Все-таки вернулся домой. Но выходить из дому не хотелось. Я переоделся в старые спортивные шаровары с пузырями на коленях и еще более древний старый мягкий свитер, купленный у метро в самом начале перестройки. Потом долго пил на кухне крепкий сладкий чай с ароматными толстыми баранками, курил и смотрел в черное окно, за которым моталась на ветру знакомая, давно облетевшая береза.

Утро было тихим, темным, безнадежным. Ощущение чего-то хронического давал серый, цвета грязного снега свет, вползавший в комнату через окно. Лежа под старым теплым одеялом на своем продавленном диване, я думал, что неприлично быстро успел привыкнуть к солнечному блеску по утрам и запаху моря и что теперь придется заново привыкать к прежней жизни.

Хотя стоп. Прежней жизни уже не будет, уже хотя бы потому, что я снова безработный. Плюнуть на все и жить на пенсию? В принципе, это, конечно, вариант. За время работы в паскудной аркашиной конторе я отложил почти 12 тысяч долларов. На мою пенсию и эти деньги (если не шиковать, конечно) можно вполне достойно прожить года два. Или даже три. Ну хорошо, четыре. А потом? Считать копейки? Только не это. Я ведь здоров как бык и могу работать – вот в этом направлении я и решил думать. Если, как я слышал, мысль и вправду материальна, то в конце концов что-нибудь возьмет да и материализуется.

Крайне неприятной была другая мысль – об унижении, связанном с поисками работы в моем возрасте, но тут уж ничего не поделаешь, придется потерпеть. Еще я подумал было о том, что имеет смысл позвонить моему бывшему начальнику господину Бунину. Вряд ли, конечно, мне теперь там хоть что-то обломится, но чем черт не шутит. А о своих разговорах с Инной я буду молчать как рыба – тем более что этот пожар, при котором она погибла, казался мне подозрительным. Наверное, поняли, что ничего от нее не добьются и решили убрать. Узнай они о наших с ней планах, ни за что не поверят, что я ничего не знаю и станут трясти как грушу. Нет, только молчать! И никому не звонить. По крайней мере, какое-то время.

А этот подонок Никита? Что это он там плел насчет аркашиного сговора со «старой шкурой», то есть Инной? Насчет того, что они вдвоем меня использовали? А что, может и вдвоем. Так сказать, групповое использование. Как сказал русский иностранец Сергей, свою миссию я, сам того не зная, выполнил, значит, меня поимели. А сколько человек одновременно, в этой ситуации не принципиально. К тому же я не могу быть уверенным и в том, что Бунин не в сговоре с Никитой – если так, то мне лучше вообще забиться в щель и не высовываться.

С другой стороны, если я не позвоню Аркаше, он точно подумает, что я что-то скрываю. Поэтому позвонить, конечно, надо, но попозже. Между прочим у меня остается законная неделя отпуска, и я имею полное право хранить телефонное молчание.

Я решил отдохнуть денек-другой и приниматься за поиски работы. Хоть курьером, хоть объявления раздавать у метро – лишь бы ощущать себя самостоятельным и самодостаточным человеком. У меня теперь есть компьютер, а значит можно попробовать заняться редактированием и написанием текстов. Ничего, как-нибудь проживу. А через недельку можно и Аркаше позвонить. Чтобы услышать, что я, к сожалению, уволен по сокращению или по чему-то там еще. Ну и черт с ними со всеми. Хватит с меня землетрясений.

Получилось, однако, не совсем так. Бунин позвонил сам, и не через недельку, а в первый же после моего приезда вечер. Это было так неожиданно, что я не смог скрыть растерянности. Аркаша, естественно, заметил, что я говорю словно через силу, но прореагировал на это совершенно неожиданным для меня образом.

– Старик, я все понимаю, – скороговоркой, словно боясь, что я повешу трубку гундосил он, – получается, что я тебя подставил, и ты имеешь полное право меня послать, но, ей-богу я не хотел тебя подставлять, у меня и в мыслях не было, что так выйдет, это все эта тварь со своими дружками, я тебе все расскажу и ты поймешь. Только и ты мне расскажи, что там произошло и что эта паскуда тебе наговорила…