На перепутье - Александра Йорк

Одного визита в родной город Кронану хватило, чтобы найти обратную дорогу в свой духовный дом. Он приехал туда в смятении, но его преподобие Гаррен объяснил ему, что этот случай был, по сути, благодеянием, невероятной возможностью, которую дал ему Господь, чтобы возродиться. Жизнь в большом городе испортила Кронана, и тут ему выпал шанс вернуться к его настоящему Богу и собственному чистому детству.

Его преподобие Гаррен терпеливо объяснял, что значит «возродиться»; как путем обращения к Господу в покаянии вернуть Бога в свою жизнь и стать новым человеком. Он показал ему следующие слова в Библии (Второе послание к коринфянам): «Итак, кто во Христе, тот новая тварь; древнее прошло, теперь все новое». Он учил Кронана обращаться к Богу в своем сердце с полной верой и доверием к Нему, и тогда Он простит и снова примет его в лоно свое.

Кронан так и не посмел спросить священника, каким образом он узнает, простил ли его Господь или нет, принял ли он его назад как возродившегося. В своем сердце он постоянно обращался к Богу и молил о прощении. Но чувство вины так и не покидало его. В глубине души он боялся, что даже всемилостивейший Господь никогда не простит человека, который смог так ужасно согрешить. Его собственная дочь. Его тошнило от своей запятнанной души.

Кронан прошел через зал, где были выставлены рисунки, и постарался отогнать гнетущие мысли, оглядывая то, что он так любил. «Залы в новом крыле слишком голые, — пробормотал он про себя, — слишком обезличенные, как и вывешенные там предметы искусства. А в личной коллекции всегда присутствует тепло, потому что ее собирали, а не вкладывали деньги. Музей должен быть святилищем, а не универсальным магазином. Святилищем для домашних богов, точно так же, как церковь есть святилище одного, истинного Бога».

Но, похоже, сегодня Кронан не мог убежать от самого себя. Не важно, как ценят нас другие; в тайных уголках нашего разума нам всем приходится бороться с нашими личными демонами, сидящими под запором и спрятанными от других, но не от нас самих. «Никто ведь по-настоящему не знает другого человека», — удивился он неожиданной мысли. Мы рождаемся поодиночке, мы умираем поодиночке, и как бы отчаянно мы ни пытались раскрыться перед другими, вся жизненная слава и ужасы в конечном итоге переживаются в одиночку.

Кронан вошел в комнату, которая когда-то была хозяйской спальней и где висела картина «Дама за туалетом», и проклял немедленную реакцию в паху. Удивительно, как можно быть одновременно и обремененным чувством вины, и сексуально возбужденным. Наверное, это та проклятая голая баба в садике у Маргарет так на него подействовала. Будь проклят этот дьявол, живущий в его теле! Как можно поверить, что он возродился, если не в состоянии контролировать свои физические потребности?

Кронан принялся внимательно рассматривать трещину в холсте, которая за последнюю неделю значительно расширилась. Он снова подумал, что систему контроля за влажностью в двух частях музея следовало бы поменять местами: древняя система отопления в старом особняке высасывала влажность из воздуха, а сухость — самая большая опасность для его сокровищ.

Из-за угла выглянула Ирен:

— Я уже ухожу. Увидимся утром. Надеюсь, «Дама» не слишком плохо себя чувствует. Я знаю, это одна из ваших самых любимых картин.

Не отрывая глаз от картины, он пробормотал: «Спокойной ночи». Плотская тяга внутри него росла, и он молча боролся с ней, не давая ей подняться на поверхность его сознания. Он мысленно перебрал вопросы, которые ему предстоит обсудить утром с Дориной, и отметил, что краски на лице невинной молодой женщины поблекли. Молодость, невинность — с изображением этих качеств искусство справлялось лучше, чем жизнь. Чувственность, характерная для юности, не ведающей об этом, и есть тот самый запретный плод, который превращает для Кронана райский сад в адский лес.

Образ двенадцатилетней дочери сливался с образом женщины на картине, которую он рассматривал. Дочь тогда болела гриппом. Направляясь в спальню, он зашел, чтобы проведать ее. Она лежала, разбросав во сне простыни, ночная рубашка задралась, все тело матово блестело от пота. Девочка дышала с трудом, маленькие груди поднимались и опадали…

Он к ней не прикоснулся; она не проснулась, никогда не узнала, что он там был. Но в ту ночь он мысленно занимался со своей дочерью любовью. Он никогда не мастурбировал, даже в самые трудные моменты, потому что еще мальчиком знал, что это грех, который направит тебя прямиком в ад. И в ту ужасную ночь он, по сути, не делал этого. Но похоть настолько захватила его, что он упал на колени перед кроватью и освободился от неподвластного ему желания в носовой платок. Все закончилось за несколько секунд. Это напоминало несчастный случай. Но он знал, что это не так. Дьявол вошел к нему в душу. Потому что он это допустил! Он допустил кровосмешение со своей собственной дочерью!

С женой у него были редкие, но вполне удовлетворительные отношения; они были женаты, и, следовательно, секс был разрешен. Но делал он это неохотно. С раннего детства его учили, что секс — неизбежное зло. Что же, он послушно размножался (кроме дочери, у них с женой были еще два сына), но уже с подросткового возраста его смущала мысль, что на самом деле ему хочется секса ради удовольствия. И Господь наказал его за это стремление к удовольствию. После той ночи в спальне дочери он крайне редко поворачивался к жене в постели. Если такое случалось, он уже никогда не испытывал удовольствия, только освобождение.

До сегодняшнего дня он не мог понять, что заставило его так поступить со своей дочерью много лет назад. Но это было ужасно. И Бог, несмотря на многочисленные покаяния Кронана, все продолжал его наказывать.

Глаза Кронана обежали комнату в поисках еще одной ню. Где-то здесь была маленькая статуэтка обнаженной женщины из Средних веков. Сейчас, чтобы погасить его разгорающийся пыл, ему подошла бы любая обнаженная натура: удлиненная, с выпирающим животом северо-европейская обнаженная или ранняя христианская ню, смущающаяся своей наготы, своего греха. И все-таки он никогда не мог отказать себе в лицезрении греческих обнаженных, особенно периода Возрождения, таких как «Дама за туалетом», в которых отсутствовало само понятие греха, которые были невинными и чистыми.

Кронан обнаружил, что направляется в другой зал, и понял, что уже поздно: он снова потерял контроль над собой. В последнее время это случалось нечасто, пару раз в году. Что привело к этому сегодня? Беспокойство по поводу интервью об искусстве, которое он эмоционально ненавидел и не понимал интеллектуально, да еще эта неожиданная эрекция при виде статуи в саду? Или беспокойство о здоровье дочери и ее сексуальной уязвимости? Нет, он уже давно перестал искать рациональное зерно в своем поведении. Это было кровосмешение, теперь перенесенное на искусство, но от этого не менее греховное. Он шел привычным путем, как в слепом трансе, — мимо индийской танцовщицы восьмого века с ее пассивным эротизмом и полным отсутствием всякого стыда, — пока не остановился перед «Ариадной» Вандерлина… Она спала под деревом, такая невинная, не способная любить или желать, но способная возбудить желание. Это было настоящим проклятием.