ОСВОД. Хронофлибустьеры - Виктор Точинов

К 1731 году я дослужился до полковника, и застрял в этом чине, – при Анне Иоанновне и Бироне в череде переворотов наступила пауза, а в фаворе были люди с немецкими фамилиями. Несколько лет я провел, прилежно изучая морское дело, благо пехотному полковнику достать нужные книги было куда проще, чем унтеру.

Разбирался в тактике парусных эскадр я не из любопытства, и не намереваясь продолжить службу во флоте, – к тому времени у меня уже сложился продуманный план возвращения, но о нем чуть позже.

Заодно за время вынужденного бездействия свел близкое знакомство, даже дружбу с теми, кто сейчас оставался в тени, – и кому предстояло занять самые высшие посты при следующем царствовании.

И когда на престол взошла Елизавета Петровна, настал мой звездный час.

1743 год

Искусство гримироваться я освоил самостоятельно, опасаясь кому-либо довериться. Любой гример призадумался бы, узнав, что клиент стремится выглядеть не моложе, как все нормальные пожилые люди, а старше, – красит волосы, изображая фальшивую проседь, рисует морщины… Может, доносить озадаченный гример и не побежал бы, поскольку криминала в желании выглядеть старше нет, – но слухи непременно поползли бы…

Сам я понимал: паллиатив, полумера. И исправленный в бумагах год рождения – тоже полумера (теперь считалось, что перешел на сторону русской армии я в нежном семнадцатилетнем возрасте).

Еще пара десятилетий – и никакие ухищрения не помогут скрыть несоответствие между почтенным возрастом и моложавой внешностью. Дожить в нынешнем статусе до 1808 года и захватить «Жираф», – благо я знал точно и дату, и место его тогдашнего появления, – никак не получится. Не живут обычные люди столько…

Прочие же даты и места появления галеона я не помнил, слишком уж много информации тогда разом вывалила Лернейская… Лишь единственный год отложился в памяти: 1748, год завершения войны за Австрийское наследство, но без точной даты. Название прибрежной деревушки я тоже позабыл, но была она расположена невдалеке от Пиллау (известного в двадцать первом веке как Балтийск), – потому и запомнился тот эпизод, что был единственным, случившимся возле берегов, которым суждено было стать российскими…

И я очень надеялся завершить свою затянувшуюся одиссею в 1748 году. Но за пять лет до того испытал нешуточный испуг из-за того, что успел наворотить…

Как генерал-аншеф и член Правительствующего Сената я, среди прочего, был шефом Сухопутного кадетского корпуса. И вспомнил вдруг, что как раз в том году лекции в Корпусе посещал вольнослушателем некий дворянский недоросль Саша Суворов, причем по особому дозволению руководства этого учебного заведения… Руководством теперь был я, и следовало вопрос решить, – мало ли как повернется судьба будущего гениального полководца без полученных знаний по военной истории, стратегии и тактике.

Приехал в здание Корпуса на Васильевском (бывал я там редко, свалив текущие дела на двух заместителей) – но не обнаружил в груде бумаг, ждущих моих подписей и резолюций, прошения от Василия Ивановича Суворова, отца будущего генералиссимуса.

Начал разбираться – и вскоре испытал преизрядный шок.

В семье полковника Суворова В. И. сыновей вообще НЕ БЫЛО. Единственная дочь Анна была, а мальчиков не послал Господь.

И кто же теперь будет выигрывать сражения при Фокшанах и Рымнике? Кто совершит итало-швейцарский поход? Измаил, ктулху побери, возьмет штурмом кто?!

Через несколько дней шок прошел… Идея перешерстить дворян всех губерний, носящих фамилию Суворов, – в поисках мальчика подходящего возраста и с именем Саша, – была признана идиотской. Мысль подговорить полковника Суворова на усыновление сироты, имеющего склонность к военному делу, я тоже забраковал.

Если Измаилу суждено пасть, кто-нибудь да примет на себя руководство штурмом. Страшно другое… А что, если в результате всего, что я здесь натворил, у МОИХ родителей не родится мальчик? Или они, родители, вообще не встретятся?

После долгих размышлений решил: сделанного уже не исправить, не отменить. Но впредь стану вмешиваться в ход истории как можно меньше. Что бы ни показалось несправедливым, неправильным, вредным для страны, – сиди, Дарк, и молчи. Не то вообще не родишься.

И я сидел. И я молчал. Но одно вмешательство, и достаточно судьбоносное, все же тщательно готовил все пять лет, потому что не мог поступить иначе.

И оно, вмешательство, состоялось. В 1748 году русская армия не отправилась в Рейнский поход под командованием Репнина. Вместо того для содействия австрийской императрице Марии-Терезии была предпринят Прусский десант.

Объединенными силами армии и флота в этой операции командовал я.

1748 год

Странное чувство…

Я стоял лицом к лицу с человеком, которого давным-давно убил своими руками. (Вообще-то не руками, а челюстями, но не суть.) Однако если для меня его смерть произошла сорок с лишним лет назад, то самому капитану Форрету еще только предстоит погибнуть в результате встречи со мной-давнишним…

Ускользнуть у галеона «Жираф» не было ни единого шанса – несколько месяцев наш флот контролировал окрестности Пиллау так, что и рыбачья лодка не проскочила бы незамеченной. И адмирал князь Голицын, и императрица были уверены, что корабли стянуты отовсюду для противодействия французскому десанту, который непременно состоится с целью вновь втянуть в войну прусского короля Фридриха. На деле же известия о десанте (поступившие из надежнейших французских источников) были дезинформацией, на подготовку которой я потратил два года.

И «Жираф» угодил-таки в расставленные силки!

Сейчас галеон был стиснут между «Добрыней» и «Гангутом» так, что три корабля составляли единое целое – и возможный хронопереход перенес бы их все, как в свое время перенес (перенесет) злосчастный «Котлин», притянутый к галеону абордажными крючьями.

Все хронофлибустьеры кроме капитана были переведены на наши фрегаты. На борт «Жирафа», в дополнение к штатному содержимому его крюйт-камеры, мы перегрузили столько пороха, что хватило бы разнести корабль в мелкие щепки. Даже если секретный отсек трюма после взрыва уцелеет, – в любом случае отправится на дно со всем своим содержимым.

Все это я растолковал капитану Форрету – на шведском простонародном языке, запинаясь, многие слова с трудом всплывали в памяти.

И объяснил, что у него есть две альтернативы: либо он начинает сразу же добровольно и активно со мной сотрудничать, либо его вразумлением займутся специально обученные люди из Тайной канцелярии, прихваченные на борт «Гангута» как раз для такого случая, – тогда сотрудничества все равно не избежать, но вред здоровью будет нанесен существенный. А если специалисты перестараются и капитан загнется от болевого шока, то у меня всегда остается возможность напрямую договориться с обитателями секретного отсека, о которых я, дескать, знаю достаточно…

В глубине души я надеялся, что человек, носящий такой попугайский костюм и дурацкие малиновые ботфорты, не может отличаться большим мужеством, – поплывет, расклеится после упоминания о палачах.