ОСВОД. Хронофлибустьеры - Виктор Точинов

Кроме пресловутого запрещающего плакатика, к ограде крепился еще один, размером побольше и густо покрытый текстом. Попробовал его прочитать, но мало что понял: шведской грамоте никто меня не учил, а принцип «пишем, как слышим» от этого языка далек.

Кое-как уразумел, что продрых три века не где-нибудь, а в ландшафтном памятнике, охраняемом шведским государством. Дальше излагалась какая-то легенда, связанная с этим местом, но продираться к ее сути сквозь трудности орфографии я не стал. Могли бы, кстати, продублировать текст на английском – вдруг в той легенде есть намек на меня?

Место выглядело посещаемым, но сейчас я не видел ни единого туриста, желающего приобщиться к ландшафтным красотам, – и, никого не стесняясь, исследовал содержимое ближайшей урны. Рылся в мусоре не зря: на смятой пачке из-под сока обнаружил дату выпуска, май две тысячи восемнадцатого.

Ай да Балайна! Молодчина, красавица! Если даже слегка промахнулся, плюс-минус неделю переживу…

Дату, к слову, я сумел прочитать на пачке не сразу, взгляд затуманила навернувшаяся слеза. Слеза. У меня. Вот до чего соскучился по своему времени… А уж по дому и близким… Ничего, скоро увижу и обниму.

«А ведь на дубе Балайны тоже может висеть табличка насчет охраны. Дереву уже лет четыреста, для дубов еще не старость, но уже повод взять под государственную опеку», – думал я, шагая вдоль русла высохшего ручья. Впрочем, вскоре в русле появилась вода, другие питавшие ручей родники не иссякли. Идти было легко, густой кустарник не то вырубили в процессе облагораживания леса, не то он сам перестал расти после того, как вода в потоке стала самой обычной водой.

С такими мыслями я дошел до знакомой полянки, – и не узнал ее, и чуть не прошагал дальше.

Тот же мох, тот же ручеек, разве чуть менее полноводный, но красавец-дуб не тянул к небу руки-сучья. Срубили или спилили его давненько, лет сто назад, а то и раньше, – пень с трудом угадывался в невысоком, обросшем мхом холмике.

Я понял, что стою рядом с могилой и стянул с головы дурацкую фольклорную шляпу.

Дриады, увы, смертны. Любая из них может жить долго, веками, – но лишь пока живет дерево, находящееся с ней в неразрывном симбиозе.

Странно… Знакомство с Балайной длилось меньше двух часов, но такое чувство, что потерял кого-то, с кем был близок долгие годы… Так хотелось с ней вновь встретиться, поговорить, разузнать, как сумела она приспособиться к новому миру, как живется ей в окультуренном лесу среди дорожек, табличек и урн…

Теперь уже никогда не поговорим. Ее убили пилой или топором, убили лишь потому, что королю потребовался еще один галеон или фрегат, или что-то еще потребовалось. И даже за смерть не отомстить, убийцы давно мертвы.

Прощай, Балайна.

* * *

Я знал, что в современной Швеции законодательно отменили разделение населенных пунктов на городские и сельские. Политкорректность, толерантность, все дела: нельзя противопоставлять горожан деревенщине, – дескать, дискриминация, противоречащая духу европейских ценностей. В стране не стало ни городов, ни деревень, сплошные коммуны с одинаковым статусом.

Но если отложить европейские ценности в сторону, то деревушка Гледхилл за столетия моего отсутствия вполне успешно доросла до города. Сорок семь с копейками тысяч населения, о чем горделиво информировало электронное табло на въезде.

Все сорок семь тысяч горожан что-то праздновали. В этом занятии им составили компанию еще столько же, как минимум, приезжих. Со всех сторон гремела музыка, украшенные улицы заполнял народ. С импровизированных эстрад публику развлекали артисты всевозможных жанров. Лоточники бойко продавали напитки, закуски и всякую карнавальную ерунду, вроде накладных носов или дудок, издававших довольно мерзкие звуки. С лоточниками конкурировали нарядные разноцветные палатки, где тоже чем-то торговали.

Людей, мало отличавшихся от меня костюмами, в праздничной толпе мелькало множество. Теперь понятно, отчего водитель, подбросивший меня до города, смотрел без малейшего удивления.

Но что празднуют?

В современных шведских национальных торжествах я разбирался плохо, а в восемнадцатом веке здесь отмечали Пасху, Рождество и прочие церковные праздники, плюс парочку языческих, сохранившихся с древних времен, и один из них – Мидсоммар, день летнего солнцестояния – как раз в июне…

Если отмечают именно его, то я немного запоздал с прибытием. Уже десять дней числюсь пропавшим без вести, босс рвет и мечет, Нейя с ума сходит от беспокойства. И ктулху знает, что там успел натворить изменник Соколов.

Надо срочно выходить на связь.

Шведы – народ дружелюбный и отзывчивый. Но английским языком владели далеко не все, к кому я обращался, – лишь пятому или шестому удалось растолковать, что мне от него надо. Использовать же тот вариант шведского, которым владел, я не рискнул: человек, знающий единственно позабытый диалект, сразу вызовет удивление, а то и подозрение. К тому же в моем словарном запасе не было слова «мобильник».

Англоязычный швед охотно протянул смартфон, даже не дослушав мою спешно выдуманную историю о трудных жизненных обстоятельствах. Я честно предупредил, что звонок будет международный, но долго болтать не буду, скажу всего пару фраз.

– Good, – флегматично кивнул швед.

А я не смог воспользоваться его великодушием, – передумал звонить, едва увидел на экране дату, шестое июня.

– Good, – столь же флегматично сказал швед, забрал телефон и отправился праздновать дальше.

Шестое июня…

Эта дата все меняла в моих намерениях.

* * *

Я брел среди броуновского движения праздничной толпы и размышлял о перспективах и дальнейших планах.

Шестого июня… Балайна все-таки чуть-чуть промахнулась, я проснулся на два дня раньше запланированного. Но грех ее винить, она и так совершила невозможное – понятия не имею, как функционировал природный «будильник», прекративший мой сон, однако по меньшей мере век он «тикал» без контроля и пригляда. Чудо, настоящее чудо, что я вообще проснулся… Спасибо еще раз, Балайна.

Но проснулся, и гуляю среди празднующих шведов, а Чернецов-первый сейчас тоже гуляет – с Нейей по сосновому лесу, и вскоре помчится к причалу по сигналу учебной тревоги, чтобы на закате обнаружить теплоход «Котлин».

А здешний праздник – вовсе не Мидсоммар, а какой-то левый, возможно местный, не общегосударственный.

День города, например.

Хорош бы я был, не обратив внимания на дату и начав звонить. Что подумает Нейя, идя под руку с мужем и приняв вызов с левого номера от еще одного мужа-самозванца? Ничего хорошего ей в голову не придет, гарантирую, в лучшем случае посчитает за чей-то идиотский розыгрыш.

Босс, получив призыв о помощи, и тоже с левого номера, первым делом проверит: где сейчас Дарк? – и помощи я не дождусь.

Наверное, хорошенько постаравшись, я смог бы в конце концов убедить и ту, и другого. Да только не по чужому телефону, одолженному «на минуточку». К тому же немедленно возникла бы коллизия, которую я всеми силами старался избежать: два Сергея Чернецова в мире, где место есть лишь для одного.