Дело о лазоревом письме - Юлия Латынина

* * *

Шаваш нашел молодого господина в беседке у пруда: тот положил голову на круглый столик и сладко спал. Шаваш разбудил его.

– А, – сказал Астак, – нашел?

– Нет, – сказал Шаваш, – а потом пришел этот чиновник, Нан, и я чудом удрал.

– И ты ничего не нашел?! – капризно сказал Астак.

Шаваш не стал ему разъяснять, что это было дело Астака, – сидеть на карауле, и что вместо того, чтобы выполнять свою часть уговора, молодой господин спал, как тритон зимой.

Мальчики прокрались по дорожкам сада. Астак вернулся в свою постель, а Шаваш – на лежанку.

– Интересно, – сказал Астак, – что Нану понадобилось у Иммани? И откуда у него ключи?

– Не знаю, – сказал Шаваш, – но думаю, что он подозревает Иммани в убийстве привратника. Господин Нан – справедливый чиновник. Ему не нравится, что какой-нибудь секретарь Иммани может ускользнуть от правосудия только потому, что он раб высокопоставленного вельможи.

* * *

Около второй ночной стражи Айр-Незим, судья Осуйского квартала, согласно разрядным спискам империи, и посол Осуи в империи, согласно разрядным спискам Осуи, стоял за конторкой и читал сборник упражнений о том, как познать Бога, – этот предмет его сильно занимал, и он посвящал ему все время, свободное от делания денег. Он как раз собирался очертить круг и вынуть из колбы беса по имени Шестиухий Черный, когда во дворе раздались голоса слуг и стук подков, и через минуту привратник доложил Айр-Незиму, что в его дом пожаловал господин Нан, новоназначенный судья Четвертого округа.

Айр-Незим в ужасе выронил колбу с бесом, оправил воротничок и сошел в нижнюю залу, занятую суконной лавкой.

Молодой чиновник нетерпеливо постукивал красным каблучком о пол, разглядывал черную листву, шевелящуюся за окном. Он был ловок, соразмерен в движениях и чисто выбрит, и от него приятно пахло инисским благовонием, которое в столичных лавках стоило пять ишевиков фунтик, а у Айр-Незимовой племянницы – четыре с половиной. Айр-Незим отметил, что об этой разнице в ценах стоит Нану сообщить.

Новый судья Четвертого округа поклонился и сказал:

– Прошу прощения за столь позднее вторжение! Но только что ко мне прибежал сыщик и заявил, что он слышал, будто в портовом кабачке «Золотой Кукиш» толпа треплет троих осуйцев. Я немедленно выехал в кабачок, но не обнаружил никаких следов насилия. Тем не менее я почел своим долгом навестить вас, господин Айр-Незим: точно ли, что у вас никого не зарезали?

Айр-Незим немного помолчал. И ночи не проходило, чтобы кто-то не пустил слуха о драке между осуйскими матросами и народом, и каждый пятый слух оказывался верным. Обычно власти столицы не очень-то извинялись за потасовки. В случае чего они еще брали штраф с Осуйского квартала.

– Нет, сказал посол, – наших сегодня никого не били, а вашего чиновника, представьте себе, чуть не зарезали, и причем в нашем квартале.

– Кого же это? – поинтересовался Нан.

– Иммани, секретаря господина Андарза.

Нан всплеснул руками.

– Что вы говорите! Я распил с ним сегодня чашечку вина в «Трех Трилистниках». Заметил, что он желает напиться, и спешно простился. Однако, что ему понадобилось в Осуйском квартале?

Осуец пожал плечами:

– Наши патрульные, – сказал он, – обнаружили его под стеной квартала в тот момент, когда над ним старался какой-то бродяга. Они пытались поймать злоумышленника, но тому удалось утечь. Иммани был мертвецки пьян. Вряд ли он соображал, куда идет.

Нан вспомнил женский силуэт в двери и шепот: «Иммани! Иммани!» Это точно – вряд ли Иммани соображал, куда идет, но ноги сами привели его в знакомое место. Вернее, то, что между ног.

Новый судья выразил желание посмотреть на пьяного. Осуец, из вежливости, лично проводил его в подсобное помещение при посольской лавке.

Иммани лежал на деревянной скамейке, и от него несло спиртным и канавой. Нан осторожно поковырялся в одежде пьяного, вытащил кошелек и двумя пальцами ослабил кожаный шнурок:

– Однако у него ничего не украли! – изумился чиновник.

– Бродяга выронил кошелек, когда увидел патруль, – пояснил посол.

Кладя кошелек обратно, Нан тихонько спустил в него ключи, которые он три часа назад прихватил с собой. Случись у него такая история со стражниками империи, он бы, разумеется, спер ключи, а стражники бы сперли все остальное. Но тут добродетельные лавочники, как и опасался Нан, оберегли карманы. «Вот чудаковатый народ», – причмокнул про себя чиновник.

Господин посол заверил господина судью, что завтра же утром, едва откроют большие ворота, он лично отправит захворавшего чиновника в дом своего друга Андарза. Он был очень растроган учтивым визитом гостя и, прощаясь, вынес ему скромный подарок. «Это не случайный визит! – отметил про себя консул. – Этим визитом он хочет показать, что не забыл прежних друзей и при случае можно на него рассчитывать».

Консулу было крайне приятно иметь среди приближенных Нарая человека, на которого можно было рассчитывать.

Когда Шаваш проснулся, было уже позднее утро: в стеклянных окнах сверкало лимонное солнце, плавились золотом крутобокие вазы на малахитовых подставках, и по расшитому шелком ковру кралась черно-белая ручная мангуста. Постель молодого господина была пуста: пухленькая служанка вытряхивала перину. На столике лежала книга с черной обложкой.

– Давай-ка я помогу, – сказал Шаваш.

– Да лежи уж, – сказала служанка.

Но Шаваш все-таки помог ей управиться с периной: потом служанка показала ему, как мести ковер, чтобы вылущить из него шерсть мангусты, а сама стала заплетать в шар свежие цветы.

– Уф, – сказала служанка через час, – однако сегодня я раненько управилась.

Они сели рядышком на ковер, и Шаваш, любопытствуя, подобрал со столика книжку с черной обложкой.

– А что это молодой господин тебя позвал? – спросила пухленькая служанка, которую звали Дарани, что означало «сад тысячи удовольствий».

– Не знаю, – сказал Шаваш. – Боязливый он. Чего он боится?

– Ну, – сказала служанка, – у людей из рода наместников Хабарты всегда есть кого бояться.

– А что, – спросил Шаваш, – правда, что есть такие личные привидения, которые липнут к одному человеку и ходят за ним даже днем, а другие люди их не видят?

– Не знаю, – сказала служанка, – а только в этом доме водятся привидения всех четырех видов. Ты лучше ночью не ходи к Белому Пруду: утопят.

– А кого здесь больше, – спросил Шаваш, – живых или привидений?