Дело о лазоревом письме - Юлия Латынина

За полуразрушенной часовней дорога свернула вправо. С поросшего деревьями холма Нан увидел маленький городок, окруженный восьмиугольной стеной, и множество домиков с зелеными флагами снаружи стены. Это все были постоялые дворы, – неподалеку находился храм Золотого Художника Ияри, и паломники проводили ночь в постоялых дворах, чтобы с первыми лучами солнца отправиться к храму.

Ияри жил во времена первой династии и был не просто художником, а волшебником, и рисовал чудовищ. Все эти чудовища когда-то существовали, но были превращены им в рисунки. А если бы их не превратили в рисунки, то они по-прежнему бы ели людей.

С холма храма не было видно.

Местный начальник уезда был рад угодить столичному судье. Он казался немного смущен и встревожен его появлением. Дело в том, что, когда ограбленный Иммани, в одном травяном плаще, прибежал вечером во двор управы и стал дергать за веревку для жалоб, чиновник ужинал с девицами.

Он выглянул в окно, решил, что это какой-то крестьянин, и велел посадить его в тюрьму за нарушение покоя во время вечерних церемоний. Наутро жалобщик оказался секретарем императорского наставника, и судья валялся перед ним на полу и вообще пережил множество неприятных страхов.

Нан застал начальника уезда в кабинете с кувшином вина. Он походил на помесь щуки и карася, как это часто бывало с мелкими пожилыми чиновниками. Звали его Одон. На стене кабинета красовалось темное квадратное пятно: Нан догадался, что в этом месте висел портрет Руша или другого казненного. Одон снял старый портрет, но не знал, какой новый следует вешать.

Начальник уезда Одон занавесил кувшин вина тряпочкой, отдал кое-какие распоряжения и отправился вместе со столичным чиновником на место происшествия.

Козий Лес начинался сразу за городскими воротами. Дорога была старая-старая, а лессовые почвы такие мягкие, что колея ушла глубоко в землю, и грива коня Нана находилась ниже обочины, а голова самого Нана – выше. Отвесные края дороги были опутаны плющом и повиликой, высоко вверху шумела листва и оглушительно кричали птицы, – это было действительно опасное место, потому что путники на дороге не могли разглядеть злоумышленника вверху.

– Как вы думаете, много ли разбойников напало на Иммани? – полюбопытствовал судья Нан.

– Ба, – сказал Одон, – когда мы его спросили об этом утром, их было трое, к полудню их стало семь, и вечером – десять. Бьюсь об заклад, хозяину он рассказал, что бился с целым войском.

Тут они наконец подъехали к месту происшествия, и Одон показал на дуб, нависающий над дорогой.

– На самом деле, – сказал он, – разбойник был всего один. Он сидел на развилке этого дуба не меньше часа, а потом прыгнул сзади на лошадь Иммани и стал душить всадника. Иммани даже его не видел. Судя по следам, которые он оставил в грязи, это был очень большой и сильный человек. Потом он снял с секретаря дорожную одежду и, видимо, тут же в нее переоделся, а свой травяной плащ оставил на дороге.

– Почему вы считаете, что он прыгнул именно с дуба?

– Преступник ел дынные семечки и заплевал семечками дуб и дорогу. Если бы он стоял на дороге или над обочиной, он бы вряд ли заплевал дуб, а? Также понятно, что он ел семечки не после разбоя, а до. Когда человек сидит, ждет чего-то и нервничает, и имеет в кармане семечки, – он обязательно станет их есть. Я собрал все семечки с дуба и с дороги, и набралось около осьмушки. После этого я реквизировал семь осьмушек семечек и раздал их моим стражникам, имеющим эту привычку, и ни один из них не справился с этой задачей меньше, чем за час.

Судья Нан отметил про себя, что уездый начальник, может быть, и не самый чистый душой человек, но явно не лишен ни ума, ни опыта.

– Мы едем по этой дороге не больше часа, – сказал Нан, – и нам дважды встречались люди. Проходили ли другие путники под деревом, в то время как на нем сидел разбойник? Видели ли они семечки на земле?

Уездный начальник вздохнул.

– Я и сам задался этим вопросом. Я расклеил объявления, призывавшие тех, кто проходил в этот день по дороге, к даче показаний. Но ни один из проезжих не явился, не желая связываться с управой. Зато я получил целую кучу доносов от разных соседей, а одна баба даже надиктовала, что не знает, ходила ли ее соседка по этой дороге или нет, но что эта соседка, когда стирает белье, вечно выливает воду со щелоком в чужой сад.

– А плащ, который оставил разбойник? – спросил Нан.

– Плащ сохранили, но только по нему ничего не установишь. Это обычный крестьянский плащ, такие плетут по всей провинции.

Одон задумался и добавил:

– Это все паломники Золотого Ияри. Черт знает что за народ.

Нан кивнул. Паломники, по его опыту, были странный народ: редко-редко это были степенные люди, а чаще мошенники и бродяги, которые стекались к храму, чтобы замолить свои грехи, а деньги в пути добывали новыми преступлениями.

– Что, – сказал Нан, – больше стали грабить за последнее время?

– Именно, особенно с тех пор, как…

Одон запнулся, не зная, как сказать столичному судье: «с тех пор как Нарай житья не дает людям» или «с тех пор как советник Нарай выгнал негодяев из теплых гнезд».

– С тех пор как воры, выгнанные господином Нараем из лавок, перебрались на большую дорогу, – сказал столичный судья.

Начальник уезда вздохнул с облегчением и немедленно согласился.

Нан спешился и облазил место происшествия, влез на отвесный склон дороги, забрался на дуб. Сделать это оказалось нелегко: несмотря на всю свою ловкость, столичный чиновник изрядно запачкал свой голубой с вышивкой кафтан и едва не сорвался вниз, когда ему пришлось подпрыгнуть, чтобы ухватиться за слишком высокий сук. Зато, забравшись на дерево, судья Нан был вознагражден игрой тени и света на старой коре, и удивительным видом на зеленые флаги постоялых дворов и повороты старой дороги, открывавшиеся меж резных листьев, – и ощущением вечности, покоя и солнца, ощущением мимолетным и оттого еще более острым.

Да, это было подходящее место для нападения на Иммани, и если учесть, что преступник час просидел на дереве и пропустил множество людей, то он явно поджидал определенного человека. Но ведь Иммани и сам мог инсценировать ограбление. Ничто ему не мешало влезть на дуб, высыпать семечки, изваляться в пыли и потом, переодевшись в травяной плащ, побежать к управе. Только куда он тогда дел лошадь с сумками? Нан еще раз посмотрел сквозь резную зелень на зеленые флаги постоялых дворов.

На дороге, меж тем, начальник уезда Одон обдумывал замечание Нана. Нан слез вниз, и чиновники поехали обратно. На выезде из леса чиновник наконец решился:

– По правде говоря, – сказал он, – тут дело нечисто. Признаться, если бы я не посадил этого секретаря на ночь в клетку, я бы повел расследование совсем по-другому. Подумайте сами – человек едет с такими подарками и отсылает от себя всех слуг. А на границе области этот Иммани отказался от вооруженного эскорта!