Длинные версты - Владислав Конюшевский

Насчет коллегиального правления подполковник несколько загнул. Ведь даже «лучший друг физкультурников» решений в одиночку никогда не принимал, а уж другие тем более. Но какой смысл это сейчас объяснять? Поэтому я лишь фыркнул:

– Ага. То есть у вас царь-батюшка еще и определенного сорта должен быть? И что – вот прямо обязательно царем должен называться? А если будет не царь, а к примеру, диктатор? Хотя нет. Диктатор – это перебор. Электорат не поймет. Но, к примеру, если это будет «генеральный секретарь»? Со сроком правления лет на двадцать пять – тридцать. Всенепременно ведущий народ типа к «светлому будущему». Зорко бдящий за границами страны и даже, при удобном случае, приращивающий ее размеры. Который всех министров будет в кулаке держать и регулярно сажать или стрелять зажравшихся элитариев? Ну и цены периодически снижать. На продукты да промтовары. Как вам такое?

Матвеев фыркнул в ответ:

– Сего правителя народ при жизни в святые произведет и молиться на него станет. Но таких не бывает. Никто не решится стрелять приближенных к себе власть предержащих… Даже если они, как вы выразились – «зажрались».

Сдержаться у меня не получилось:

– Еще как бывает. И вы, батенька, получается, не монархист, а… – чуть было не ляпнул «сталинист», но, вовремя прикусив язык, вывернулся: – Обычный государственник. Из тех, что ближе к большевикам-жилинцам. А к монархистам себя причисляете от неполного знания ситуации. Кстати, вы с комиссаром не говорили на эту тему?

Собеседник отрицательно качнул головой:

– Знаете, как-то не пришлось. Вначале, честно говоря, я сильно опасался признаваться в своих политических предпочтениях. Уж больно слухи нехорошие о красных ходили. Тем более о красных матросах. Но потом понял, насколько эти слухи не соответствуют действительности. Да и вы на вечерних собраниях такие вещи говорили, что я был просто поражен. Поэтому и решился открыться…

Увидев в окно идущего к хате Лапина, я подытожил:

– Хорошо. Сейчас у нас времени для нормального разговора нет. Мне надо уезжать. Но через пару-тройку дней вернусь, тогда продолжим. – И обращаясь к вошедшему Кузьме, сказал: – Комиссар, обрати внимание на товарища Матвеева. Как с Таганрога вернемся, надо будет плотно с ним пообщаться. В основном тебе.

Деловито настроенный и скрипящий ремнями Лапин не удивился, лишь уточнив:

– По поводу?

– Да он только что своими словами неофициальный партийный гимн исполнял. Акапелльно, без рифмы и текст несколько переврал, но сдается мне, что вы друг друга поймете.

Комиссар заинтересованно посмотрел на бывшего подполковника, а тот несколько растерянно спросил:

– Что за гимн?

– А это тебе помощник комиссара Шульгин пояснит. Скажи, что я приказал. И запевалу с гармонистом пусть подтянет. Для лучшего, так сказать, звучания. Ну а ты, боец особого батальона морской пехоты, после этого решишь, насколько тебе с нами по пути. Или, глядишь, может, Саратов больше привлечет?

И я пошел к мотоциклу, насвистывая: «Забота у нас простая…»

А в Таганроге на меня нагло и дерзко покусились. Э-э… нет, не так. Звучит, будто я юная девственница, которую гопники в подворотне попытались того-этого… Посягнули? Хм… тоже не то. Ладно, в общем, говоря казенным языком протоколов – в Таганроге на товарища Чура было совершено покушение. Разумеется, не сразу. Изначально все было просто замечательно. Хотя, наверное, надо по порядку.

Батальон, как я уже говорил, остался на своей базе в Покровке. Я просто не видел смысла переводить его в город. Опять-таки, что в Покровке, что на хуторах, всегда можно оказать селянам посильную помощь (или совершить взаимовыгодный обмен) и иметь с этого приварок к котлу. А в городе придется всем сидеть на невкусном пайке.

Именно поэтому в Таганрог выдвинулись экипаж БП, отделение охраны, броневик и я с комиссаром на мотоцикле, возглавляющие все это шествие. По прибытии доложился командующему. Матюшин, рассчитывая, что мы просто вернемся, никак не думал, что даже при возвращении можно столько наворотить. Особенно его впечатлил даже не сбитый аэроплан и не уничтожение вражеских кавалеристов, а то, что мы усилили и вооружили верных людей в Володаеве.

А уж когда мы вышли на улицу, при виде броневика он весь изошел на слюну, но я суровым взглядом оборвал начинающиеся поползновения. Поэтому Анатолий Иванович, задумчиво похлопывая ладонью по металлу боковой башенки, лишь спросил:

– А вот эту трещину в броне и дырку заделывать будешь? И чем это вы его так расковыряли?

– Такой же автоматической скорострелкой, что на «Братишке» стоит. Мы ее на грузовик установили и теперь имеем мобильное средство борьбы с вражеской бронетехникой.

Командующий восхитился:

– Эк ты завернул! Сразу видно, что есть у тебя тяга к военному делу. Пояснил эдак по-армейски – коротко и понятно.

Пожав плечами, я не стал комментировать данное заявление, а сразу поинтересовался городскими ремонтными возможностями. Матюшин заверил, что в железнодорожных мастерских мне окажут всю возможную помощь в починке броневика. Да и вообще – любую помощь. Ну еще бы – мы ведь ему целый бронепоезд с экипажем подогнали. Плюс с барского плеча отдали три пулемета. Это те, которые чинить надо. И я вовсе не разбазаривал достояние батальона. В конце концов, одно дело делаем.

Но главная причина была в том, что сейчас у меня пулеметов больше, чем пулеметчиков. И это проблема. Вроде бы что тут такого – взять и обучить работе с пулеметом. Ан нет, не скажите. Для этого нужен талант, куча времени и не меньшая куча патронов. С одной стороны, вроде любой может плюхнуться за «максимку» и начать поливать. Угу. Подобное лишь в кино возможно. В реальности такой стрелок будет садить в белый свет как в копеечку. Пока пристреляется, пол-ленты уйдет. А если надо переносить огонь на разные цели? Или вдруг утыкание патрона, а то еще какая задержка? Поэтому мне и нужны обученные пулеметчики-виртуозы. Неумех обучать никаких боеприпасов не напасешься.

Еще Матюшину передавалось сорок пар сапог, полсотни винтовок «маузер» и столько же немецких сабель. К винтарям давали по одному БК на ствол. В итоге Анатолий Иванович вконец обезумел и повел себя совершенно по-брежневски. То есть схватил не ожидающего подобной подляны Чура и чуть было не впился в его уста сахарные страстным поцелуем. От неожиданности я ему чуть было по печени не пробил, но вовремя спохватился, успев подставить щеку. Просто в это время подобное считалось вообще в порядке вещей, и целующиеся мужики вовсе не являлись символом принадлежности к гомосекам.

Но один хрен, я-то к такому был непривычен, поэтому, быстренько вывернувшись из объятий командующего, призвал его следовать плану. А по плану у нас был общегородской митинг. Проходил он на вокзальной площади (чтобы «Братишка» был виден всем), и Лапин, поймав вдохновение, показал класс. Час. Целый час он играл чувствами огромной толпы, словно знатный шоумен. Не отвлекаясь на вспышки фотокамер и стрекот киноаппаратов, Кузьма отжигал не по-детски. Жесты были выверенные. Слова зажигательные. Интонации пламенные. А уж экспрессии было столько, что партайгеноссе Адольф, на пике популярности, по сравнению с Кузьмой показался бы просто жалким сопляком. Вот ей-богу я бы удивился, если б после такого к нам в подразделение не началась бы запись всего городского населения, включая малых детей и домохозяек.