Черная татуировка - Сэм Энтховен

Как многое из разговора, эти слова пролетели мимо ушей Джека. Он почти ничего не понял. Император снова откинулся на спинку трона, а Джек и опомниться не успел, как вещество, со всех сторон подступавшее к ковровой дорожке, начало заливать ковер и ноги Джека. В следующую секунду все тело мальчика уже было покрыто этим странным серо-белым, клейким, похожим на желе веществом. Оно облепило его и лишило возможности двигаться и сопротивляться. Липкое желе поднялось до его шеи, поползло выше, облепило затылок, а потом — о ужас! — лицо. Мало того, оно начало сдавливать Джека. Да так сильно, что через пару мгновений у него потемнело в глазах.

А потом Джек открыл глаза, приподнялся и сел.

Помещение, в котором он оказался, было значительно меньше тронного зала. Гораздо больше оно напоминало тюремную камеру. Пол — земляной. Красноватый и пыльный. Стены — из гладкого желтого камня. Идеальный квадрат со стороной около пяти метров. Ни одной двери. Но и потолка, как очень скоро обнаружил Джек, здесь не было. Стены попросту обрывались на высоте около десяти метров. Очевидно, эта камера была лишь частью какого-то более обширного помещения. Пока Джек понял только это, остальное его не слишком волновало.

Ему не хотелось вставать на ноги, и он подполз к одной из стен, сел, прислонившись к ней спиной, и обхватил руками колени.

Он был напуган. На самом деле он был просто в ужасе. Мысли бешено крутились в его голове. Разрозненные слова вроде «ад» и «акула» то и дело приходили ему на ум, но к ним примешивались и более прозаичные — типа «Помогите!», «Нет!» и «А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!»

Просидев у стены какое-то время, Джек решил, что у него есть два варианта.

Первый и самый очевидный — сдаться: расплакаться, кричать до хрипоты и биться головой о стену. Все это выглядело весьма привлекательно. У Джека ком подкатил к горлу, сосало под ложечкой, слезы подступили к глазам. Для первого варианта особой храбрости не требовалось. Он был один в аду. Поэтому первый вариант подходил как нельзя лучше.

Но был еще и второй вариант, который можно было изложить примерно так: почти наверняка с ним произойдет то, что должно произойти, нравится это ему или нет. («Спокойно, — велел себе Джек, почувствовав, как его снова охватывает паника. — Спокойно. Давай думай».) Если уж так случится, значит, есть возможность — пусть и самая ничтожная, — что в какой-то момент в будущем он сумеет придумать, как сделать, чтобы все не было столь ужасно. Всякое может случиться, стал уговаривать себя Джек. Появится какой-то шанс. А насколько проще и легче будет разглядеть этот шанс и извлечь из него пользу, если не распускать нюни и не вопить как мужик, у которого волосы в носу загорелись. «Я в аду, — сказал себе Джек. — Ладно. Это понятно. Но мне еще предстоит выяснить, что это значит». Кроме того, он уже успел заметить: в его положении есть что-то знакомое, и это, как ни странно, его утешило.

Он был один-одинешенек, и дела его были жуть как плохи. А почему?

Да просто потому, что такое с ним случалось всегда.

Конечно, сейчас случай был экстремальный, и место незнакомое, и прочее, и прочее, но неудачи так часто преследовали Джека, что во всем происходящем было нечто привычное.

«И это на самом деле, — подумал Джек, разогнув ноги и встав, придерживаясь за стену, — абсолютно и бесповоротно…»

— Типично, — закончил он свою мысль вслух.

— Ау! — прозвучал чей-то голос, и у Джека от неожиданности душа ушла в пятки. — Ты там очухххалссся?

Голос был писклявый и скрежещущий. Будто скреблись друг о дружку шершавые камни.

— Д-да, — сдавленно произнес Джек и повторил чуть смелее: — Да!

— Тсс! Не так громко! — прошипел голос. — Как тебя зззвать?

— Джек.

Пару секунд было тихо.

Потом голос сказал:

— Хррр.

— Что-что? — спросил Джек.

— Хррр-хррр-хррр.

Джек нахмурился.

— Хррр-хррр-хррр-хррр, — услышал он. — Хии-хии-хии-хии!

— Что тут смешного? — спросил Джек, сам удивившись тому, как жалобно и раздраженно прозвучал его вопрос.

Скрежещущий смех сразу утих.

— Тебя не так зззвать, — сказал голос.

Джек стоял молча и пристально смотрел на стену, со стороны которой доносился голос.

— Ссссвежее мясссо, — сообщил голос. — Вот как тебя зззвать.

Эсме лежала на полу в пабе «Лунный свет», в темноте. И вспоминала…

— Ты проиграла, — сказал Реймонд.

Эсме лежала на спине. Все произошло так быстро, она даже не успела вовремя сгруппироваться. В ушах у нее до сих пор звенело после того, как она с силой ударилась о пол, да и перед глазами еще было темно. Она смутно видела силуэт стоявшего рядом великана. Реймонд раскраснелся и вспотел, но довольно улыбался от уха до уха.

— Ты проиграла, — повторил он. — Как?

Борясь с обидой, Эсме закрыла глаза. Последнее движение, удар — вот где она, по-видимому, слишком сильно раскрылась и стала уязвимой. Но как? Как такое могло случиться? Эсме сосредоточилась и снова оживила в памяти всю схватку.

Последний поединок начался очень похоже на все предыдущие. Во время первого обмена ударами она отступала, и все ее атаки не приносили успеха. Это происходило по одной простой причине: всякий раз, как только она начинала атакующую комбинацию, Реймонд, как обычно, предугадывал и перехватывал ее удары. Но на этот раз Эсме попыталась сделать что-то новое.

Постепенно в ходе поединка ее охватило отчаяние. Постороннему наблюдателю было сложно уследить за их борьбой — они двигались слишком быстро. А вот Реймонд должен был заметить (Эсме на это очень надеялась), что ее стиль борьбы стал чуть более небрежным и грубым по сравнению с обычной отточенностью движений. И задуманная Эсме тактика вскоре принесла плоды: ее отец стал действовать более уверенно, стал подпускать ее к себе ближе, чем обычно. И тут Эсме начала свою главную атаку.

Комбинацию она стала выполнять, как по учебнику. Подпрыгнула на левой ноге, крутанулась в воздухе и выставила для удара правую ногу. Если бы все пошло по плану, Реймонд опустил бы руки, чтобы защититься, и тогда Эсме сделала бы финт — повернула бы правую ногу на сто восемьдесят градусов, а левой пяткой нанесла бы резкий удар выше рук Реймонда — по подбородку.

Притвориться, будто собираешься атаковать соперника одной ногой, а ударить другой, — это был классический ход. Эсме несколько месяцев упорно отрабатывала эту тактику, и на этот раз она исполнила финт безошибочно. Поэтому Реймонд, по идее, никак не мог догадаться о ее замысле.

И все же он распознал ее финт.

Он и не подумал среагировать на приближение ее правой ступни, он просто стоял совершенно неподвижно.

А когда Эсме была готова к продолжению финта — уже поздно было что-то менять, — Реймонд вдруг шагнул ей навстречу.