Опрокинутый купол - Николай Буянов

– Тебе надо прийти в себя. Отвлечься.

– Да как я смогу?

– Сможешь.

Он еще что-то шептал на непонятном языке, касаясь кончиками пальцев ее висков, мочек ушей, точки над переносицей – нехитрая методика, которой он выучился от одного старика – курильщика опиума в Бирме, в крошечной деревушке посреди живописной бамбуковой рощи…

Она вдруг произнесла в полусне: :

– Я не сказала тебе еще об одном. Я звонила по телефону – оттуда, из квартиры.

–Кому?

– Мне нужна была помощь. Я боялась, что меня тоже убьют.

– Кто?

– Тот, кто меня заколдовал.

За окнами была глубокая ночь. Шумы и шорохи стихии, и мы втроем, точно добрые соседи, расположились в глубоких креслах в чужой гостиной: в одном кресле я (Слава Комиссаров, позевывая, примостился на широком подлокотнике), в другом – Маргарита Павловна, слегка осунувшаяся, с печальными складками в уголках губ…

– Вы не устали? – в очередной раз спросил я, и она в очередной раз покачала головой, всматриваясь в тускло светившийся экран.

Там, на экране, тоже был вечер (в узкой щели между портьерами угадывалась непроглядная чернота Якорного переулка) и те же свечи трепетали на столе, освещая потное круглое лицо пожилого мужчины – глаза закрыты, а рот, напротив, полуоткрыт, губы нервно шепчут что-то (выдают некие жуткие тайны – возможно, будущий материал для шантажа). А личность-то, кстати, знакомая, некогда мелькала в сводках по городу. В прошлой жизни – подпольный финансист одной из крупнейших бандитских группировок (прекрасный пример преемственности поколений: его дед и батюшка содержали воровской «общак» в Одессе). Ныне – известный предприниматель, держатель контрольного пакета акций нескольких прибыльных комбинатов, меценат, время от времени жертвует определенные суммы на благотворительность. В незабвенном всей страной августе 91-го был замешан в одном жутком и таинственном деле – бесследном исчезновении нескольких миллионов долларов из казны городской криминальной структуры. Немногие пережившие те события теперь нервно подрагивают, вспоминая прошлые ужасы, трупы, кровь и череду предательств… Финансист, которого всерьез подозревали в краже и трех убийствах, спасся чудом (главная угроза его жизни исходила от своих же: у официальных органов улик против него не нашлось, зато подельники, не отягощенные понятием «презумпция невиновности», уже готовили для несчастного веревку, паяльник и пассатижи).

– …Они приходят ко мне по ночам. Садятся рядом, на постель, улыбаются, протягивают руки, а я чувствую, что не могу пошевелиться… Я уже все перепутал: где сон, где явь. Они убеждают меня вернуть деньги (а сами почти все мертвы: улыбаются, уговаривают, а во рту – земля и черви, и кости вместо пальцев). Иногда приходит Тамара, моя дочь. Она утонула в ванне три года назад. А может, не утонула, а утопили, кто знает… Вы можете сделать так, чтобы меня оставили в покое? Я заплачу любые деньги, только скажите.

– Что же беспокоит вас больше: официальные органы, как вы выражаетесь, или…

– Азохэм вей! Органы отпустили меня и извинились (я этому, кстати, совсем не рад: в камере было спокойнее). Меня пугают они.

– Кто?

– Мертвые.

– Вы знаете его? – спросил я.

– Видела два раза, мельком, – ответила Маргарита Павловна. – Марк всегда отсылал меня.

– Какое он оставил впечатление у вас?

Она пожала плечами.

– Жалкий, несчастный человек.

– Прям уж! – возмутился Слава КПСС. – Он и сейчас миллионами ворочает.

– Я и говорю: несчастный.

Мы замолчали. Пленка на импортной «вертушке» продолжала вертеться, мы просматривали уже шестую кассету из найденных в тайнике над зеркалом. Я глядел вполглаза, фиксируя лишь факт знакомства или незнакомства с очередным пациентом. В основном это были деятели искусств (ну да, «без дыма адского…») или мафиози – словом, люди обеспеченные. Среди них непонятным образом затесался один молодой мужчина, по виду – инженер-технолог или иной стоявший «за чертой бедности»: ковбойка поверх голубой тельняшки, ранний седой волос у правого виска, и выражение глаз… Такое можно встретить у ребят, прошедших ад «локальных конфликтов» в Осетии, Карабахе или ином месте у черта на рогах, где Родина имела свои загадочные интересы… И наверняка тоже плохо спит и мертвые приходят по ночам. Миллионов не требуют – где ж их взять, просто молчат и смотрят без укоризны, но стоит встретиться с ними взглядом… Чем этот парень заинтересовал Марка?

Маргарита Павловна, будто подслушав мои мысли, спросила:

– А не поспешили ли вы… ну, насчет шантажа?

– А что?

– Не знаю. Слишком все просто.

– Жаждете сложного сюжета? По-моему, ситуация банальная: экстрасенс случайно узнал то, чего знать был не должен. У кого-то не выдержали нервы…

– У кого-то из троих? – уточнила она.

– Почему?

– Ведь пропали три кассеты. Она помолчала.

– Знаете, мне кажется, Марк не был алчным… в смысле денег. Он зарабатывал достаточно.

– Что же ему было нужно?

– Трудно объяснить. Он очень гордился своими способностями, буквально упивался ими. Я думаю, он и кассеты записывал только для того, чтобы потом просматривать их в одиночку.

– Интересно. А когда он обнаружил у себя эти способности?

– Давно, еще на втором курсе мединститута. Марк любил рассказывать эту историю. Якобы у них по физиологии был очень строгий преподаватель, которому невозможно было сдать зачет. Оставалась одна надежда: что преподавателя заменят на другого, настроенного более… либерально. Марк два дня подряд старался мысленно наслать на него грипп.

– Получилось?

– Гриппом преподаватель не заболел, но поскользнулся (той зимой был жуткий гололед) и вывихнул лодыжку.

Вот так, подумал я. Много ли надо, чтобы стать известным экстрасенсом? Вера в себя и ленивые дворники.

– …Чтобы усилить возбуждение либидо, моя дорогая, нужно иметь препятствие. И там, где сопротивление (назовите его социальным, нравственным, да как угодно) недостаточное, там необходимо его, создать искусственно. А иначе невозможно наслаждаться любовью в полной мере. Христианская культура, а она насчитывает тысячу с лишним лет, в этих делах весьма преуспела… Ваш случай очень характерен. Сколько вы встречались с вашим нынешним мужем… скажем так, тайно?

– То есть пока он был женат на этой рыжей стерве?

– Так сколько?

– Ну, года полтора. Я была его секретаршей, он мне снимал квартиру.

– И эти полтора года вы не жаловались на его… гм, мужские достоинства?