Дева и Змей - Наталья Игнатова

Курт не стал спрашивать, как Элис оказалась в Испании. Просто уточнил:

— Это Драхен?

— Да. Если хотите, позвоните туда. Только не называйте им моего имени, почему-то Невилл считает это важным.

В голосе Элис был легкий вызов, но глаза улыбались. Казалось, она предлагает сыграть в “веришь — не веришь”, и твердо знает, что выиграет.

— Позвоню непременно, — прежде, чем налить в кофе молока, Курт снял с молочника крышку и принюхался, — знаете, мне фрау Цовель пожаловалась, что молоко вчера по всему городу прокисло.

— И сегодня утром, — вздохнула Элис, — это еще одна тема для разговора.

— Ясно. Не следовало мне просить вас…

— Да нет же! — Она взмахнула ложечкой с мороженым. — Вы не понимаете! Все намного сложнее, чем… чем можно себе представить. И я рада, правда, я очень рада, что решилась на эту авантюру. Потому что… нет, сразу не объяснить. Курт, Драхен — не человек.

— Змей-под-Холмом — это он и есть?

— Думаю… скорее всего — да, это он и есть.

— Ясно, — только и сказал Курт.

— Вы совсем не удивляетесь, — Элис как будто даже обиделась.

— Я удивляюсь, — заверил Курт.

— Правда?!

— Правда. Вы расскажете мне, что узнали?

— Ничего я не узнала, — она рассеяно опустила кусок мороженого в кофе, — я же не русский шпион. Давайте лучше, расскажу все по порядку.

Эйтлиайн

— Скажи мне, Крылатый, — спросил Гиал, когда, проводив Элис, я вернулся в замок, намереваясь предаться меланхолическим размышлениям о конце всего сущего, — ты не заметил за этой девой ничего необыкновенного?

Великолепный вопрос! В полной мере отражающий разницу между обитателями Тварного мира и жителями Лаэра.

— Необыкновенного? — уточнил я.

Что тут скажешь? Каков вопрос, таков ответ.

Для меня необыкновенным было уже то, что упомянутая дева — не человек, но для Гиала этого недостаточно.

— Когда я увидел ее…

В глазах моего старинного врага появился мечтательный туман. Хорошо мне знакомый. Гиал — неисправимый и твердолобый романтик. Романтизм, вообще, обязательное условие для существования Единорога: он сам таков, и все окружающие обязаны, узрев сияющее чудо, воспарять душой в недосягаемые разумом горние выси. Я тоже воспаряю, куда деваться? Но когда его волшебные глаза затуманиваются подобным образом, Гиал способен на страшные вещи. Он может, например, выйти навстречу какой-нибудь девственнице, положить ей на колени рогатую свою башку и в этой позе заснуть. Да так, что хоть из пушки над ухом стреляй — не проснется.

Все россказни о том, что проделывает Единорог с девственницей при помощи своего рога — некрасивая и грубая ложь, но если бы кто-нибудь поинтересовался моим мнением, я сказал бы, что глупо спать, находясь так близко от прекрасной девы.

Впрочем, спрашивали меня сейчас не об этом.

— …она показалась мне необыкновенной, Крылатый. Всего на мгновение, и я не смог его удержать, чтобы разобраться в том, что чувствую. Но я запомнил.

— Не знаю, — буркнул я, — не понимаю, о чем ты.

— Глупо ревновать к Единорогу, — Гиал пожал плечами.

И я сразу вспомнил насколько он меня старше, а, следовательно, умнее, и что врать тоже глупо. Да и некрасиво. Даже для того, кто гордо относит себя к роду Дракона, Отца Лжи.

Я назвал Элис Жемчужной Госпожой. Это первое, что вырвалось у меня, когда я разглядел, кто стоит в воротах замка. Нет, просто — первое. А когда разглядел, странное чувство уже ушло.

Но я запомнил.

И не убил ее.

— Жемчужная Госпожа, — повторил я вслух.

Мог бы не повторять: Гиал, когда надо и когда не надо, в любых ситуациях, видит меня насквозь. Если мы когда-нибудь займемся тем, чем обязаны — войной друг с другом — мне придется нелегко. Но сейчас мы не воевали, а я давно отвык от того, что кто-то читает в моей душе так же, как я читаю в чужих. Гиал же, возведя затуманенные очи горе — на расписной потолок, — глубокомысленно спросил:

— Почему ты так сказал?

— Не знаю.

— Не ленись искать ответ, Крылатый. Подумай. Почему ты назвал ее Жемчужной Госпожой?

Я, кажется, говорил, что среди фейри нет психологов? Я бессовестно врал.

Жемчужная Госпожа… Первые зерна жемчуга уронил в раковину мироздания Тот, Кого я почитаю Творцом. Нет. Глупости, и дело совсем не в этом, а дело в волосах Элис Ластхоп, в перламутрово-серебристом их сиянии, в цветах ее одежд: все серое и светло-голубое. В раскрытых створках ворот, между которыми стояла она, светясь и переливаясь. Моя серебряная леди.

И не моя. И не серебряная. И не леди, если уж на то пошло.

Блестка слюды, ярко сверкнувшая на солнце.

Пустяк.

— Я должен ее увидеть, — заявил Гиал. Подумал и добавил: — Я хочу ее увидеть.

По его представлениям, эффект усиления заключается именно в таком порядке: сначала должен, потом — хочу. На “хочу” отказа не бывает.

Ясновидцев среди фейри немало, но Гиал не той породы. И глупо ревновать к Единорогу. Но я все-таки поколебался: смотреть и слушать — это по моей части; подсматривать и подслушивать — занятия, достойные идущих Темными Путями. И не пристало, вроде бы, светлому зверю… Я сомневался, даже когда привел дорогого гостя в Самоцветный зал, самое сердце замка. Для тех, кто не способен своими глазами видеть на многие годы и мили, удобнее всего вести наблюдение отсюда.

Где-то тут даже болтался гадальный шар… Ага, вон он, под самым потолком.

— Фи! — сказал Гиал.

— Какая банальность! — сказал Гиал.

— Как это по-человечески! — сказал Гиал.

И захлопал невероятными ресницами, когда я крутанул морионовую сферу; с трудом припоминая очередность, заставил засиять одну за другой вырезанные из цельных самоцветов панели на стенах. Блики от них метнулись к центру шара, смешались там, и радужные сполохи, словно широкие мягкие крылья, махнули во все стороны, переплетаясь, просвечивая, но не теряя цвета.

Тут Гиал моргать перестал. Взгляд его потерял сосредоточенность.

Готов светлый зверь!

Когда я мягко повернул замок вокруг нас, в сторону, противоположную вращению шара, Единорог уже погрузился в глубокий транс. Подходи и режь с любой стороны. Если у меня и оставались еще какие-то сомнения относительно того, насколько можно доверять старому другу, нынешнему эмиссару Сияющей-в-Небесах, теперь они рассеялись окончательно. Стоило бы для порядка задать Гиалу несколько вопросов: сейчас он ответит со всей возможной честностью, а вернувшись, не сможет ничего вспомнить.