Мисс Страна. Чудовище и красавица - Алла Лагутина

– А… во сколько я вернусь домой?

– Не раньше полуночи.

До Новой Риги домчали быстро. Дом у Птичкина был шикарный – трехэтажный особняк с подсвеченным крылечком. Дверь открыла горничная в форменном платье – такая же эмоционально отстраненная, как и хозяин дома. На приветственную улыбку Ани она не ответила, хотя держалась вежливо, приняла ее куртку, проводила девушку в гостиную и принесла кофе с печеньем. Федор за ними не пошел.

– Если вы голодны, я могу предложить запеченную утку или какой-нибудь салат.

– Нет… Я поела…

– Тогда пойдемте. Я помогу приготовиться.

– Приготовиться? – смутилась Аня.

– Идемте, – поморщилась горничная.

Ее привели в подвальное помещение без окон. Простая комната. Шелковые темные обои, светильник из темного стекла, огромная кровать, под потолком – какая-то конструкция с цепями.

– Вам надо принять душ. Вот там. Полотенца все чистые. Голову тоже надо вымыть, он не любит духи. Там есть масло для тела, его можно использовать. Смазка там тоже есть. Если хотите, можете принять анальгин, в ванной есть аптечка и вода.

– Анальгин?

– Как хотите, – пожала плечами женщина, – некоторые девушки просят.

У Ани голова кружилась от необычности ситуации. Она была как во сне. Как будто кто-то другой управлял ее телом. Послушно разделась, бросила скомканное платье на мраморный пол ванной. Постояла под теплыми струями, тщательно намазала тело маслом. В комнате было прохладно. Она села на краешек кровати, не зная, что делать дальше. Птичкин заставил ее ждать больше получаса.

И потом все тоже было как во сне. Он появился – все такой же холодный и отстраненный. Аня думала – прикоснется к ней, возможно, поцелует. Но он едва на нее взглянул. Кивком показал – ложись.

– Закрой глаза.

Аня подчинилась и сразу же почувствовала, как веревки впиваются в запястья. Ей это не понравилось. Только в тот момент она поняла, что даже не рассказала никому, куда направляется. Если ее и будут искать, точно не в этом доме. Она собиралась сказать, что ей надо позвонить, но не успела открыть рот, как Федор запихнул в него скомканные трусики.

А потом время остановилось. Один удар, второй, третий. Ей казалось, что она попала в один из кругов ада и впереди только наполненная болью вечность. Мысли о деньгах уже не радовали. Аня жалела, что ввязалась в это приключение, и мечтала только об одном – дожить до его окончания. В какой-то момент ей даже почудилось, что, если Птичкин убьет ее, окончив тем самым мучения, она не будет против. Вечное забытье все же лучше, чем эта боль.

Но ее не убили. Ровно в половине двенадцатого Федор отбросил в сторону плеть и ослабил путы на ее запястьях и лодыжках.

– Всё. Можешь принять душ. В аптечке есть бепантен и анальгин. Водитель будет ждать во дворе. Вот твои деньги.

Конверт он швырнул на кровать рядом с измученной распластанной девушкой.

– Здесь три, как и договаривались. Чаевых ты не заслужила. В третий раз повторяю, что не люблю тупых. А теперь пошла вон!

Аня была на грани обморока от боли, страха, унижения, у нее кружилась голова, ее мутило, и, видимо, поэтому ей вдруг почудилось, что у Федора Птичкина вместо лица – волчья морда, а глаза из карих превратились в светлые, светящиеся, будто из расплавленного серебра…

Эта девочка была в семье единственным выжившим ребенком. И пусть дочка, а не драгоценный, желанный сын, для родителей она стала сокровищем. Родители были немолоды, и женская сила матери уже шла на убыль. Девятнадцать детей родила мать, но всех унесли или зимние ледяные ветра, или болотные туманы, или недобрый взгляд, или еще какое зло, порождавшее хворь в маленьких и слабых телах. Всех схоронили в лесу, завернув в ткань или в звериную шкуру и закрепив повыше на дереве, чтобы легче маленькой душе было улететь, чтобы быстрее вернулась в семью… Всех схоронили, одна лишь девочка осталась.

И она тоже хворала тяжело: кашляла, горела, слабела, есть совсем не могла, даже молоко не пила уже. Родители понимали, что потеряют и эту. Заморозил нежный росточек зимний ветер, отравил болотный туман, не уберегли от злого взгляда…

И тогда отец решился отнести дочку к шаманке.

Прежде сопротивлялся, не хотел.

Шаманка приходилась ему двоюродной бабкой, девочке – прабабкой, была стара, но еще не имела ученика, которому передала бы науку вызывать духов для помощи людям. Жила шаманка в лесу, уединенно, в хорошем богатом доме; все у нее было, потому что люди ей приносили и одежду, и обувь, и утварь, и пищу, ведь она была сильной шаманкой, ее почитали и боялись. Пожалуй, боялись даже больше, чем почитали, и обращались к ней лишь в самом крайнем случае. Но дары несли непрерывно, чтобы ни в чем не знала недостатка и не гневалась.

А когда шаманка приходила в село, она все к детям приглядывалась. Искала себе ученика и наследника среди детей своей крови, среди потомков давно уже умерших братьев и сестер, проживших простую человеческую жизнь, соединивших судьбу с другим человеком, породивших людей. Тогда как она, шаманка, сплела судьбу с духом грозной Росомахи, и не могло быть детей у этого союза, ибо не живое тело сошлось с живым, а, отбросив тело, воспарил дух и с другим духом слился. Но умереть, не найдя себе ученика, не передав знания, она была не вправе. И вот искала, пристально высматривала.

Все в деревне надеялись – возьмет мальчика, и будет лет через двадцать у них шаман. Шаманы – они добрее шаманок, потому что меньше отдают, могут лечь с женщиной, от них родятся дети, ведь духи не так их ревнуют.

Но шаманка выбрала девочку. Последнюю дочь у несчастных родителей… Захотела ее забрать к себе в лес, обучить, сочетать браком с духом и лишить будущего, настоящего дома, мужниных объятий и счастья взять на руки новорожденное дитя.

Родители отказывали шаманке, сколько могли. У них же единственная девочка, а род большой, вон сколько детей, пусть любого берет, и другие родители за честь почтут, будут рады! А у них единственная… Они мечтали ее вырастить в ласке и неге, выдать замуж за хорошего человека и еще внукам порадоваться.

А теперь девочка умирала.

Родители знали: шаманка не виновна в ее болезни. Злая она была, жестокая, но против своих людей никогда не обращала силу Росомахи. И не откажет в помощи, если попросить. Но затребует плату. Известно какую. Девочку. Их девочку – себе в ученицы.

Родители знали: девочка умирает. Так же, как умерли ее братья и сестры. Кровь кипит в ее теле, да так, что не хватает сил дышать, захлебывается она воздухом, задыхается в кашле и выплевывает кровавую пену…

Родители надеялись, молили предков, держались, сколько могли.

Но когда у девочки пошла горлом кровь, они переглянулись молча и, не произнеся вслух ни слова, сообща решили: пусть лучше живет с шаманкой, пусть станет шаманкой, будет злой возлюбленной свирепого духа, но только пусть живет! А они хоть издали на нее посмотреть смогут. Мать сама завернула малышку в меховое одеяло и протянула отцу. И отец молча унес дочь из дома…