Катарсис. Северная башня - Виталий Храмов

– Надо фанеру делать, – говорю. Вслух.

– Что? – спрашивает Клем.

– Науглероживать надо топор, – отвечаю, тема с фанерой слишком обширна. – В закрытый тигель с древесным углём, и запекать.

– Дешевле новый сковать, – отвечает Клем. – А этот – в работу, как мягкую вкладку. Чтоб их ночью скверна пожрала! Купил я крицу по цене боевого топора! Ну, я им так не оставлю. На всю гильдию ославлю! Болтом самострела из Горы вылетят! Будут тёмным служить!

– Клем, ты умеешь делать слоёную сталь?

– А что там уметь? Бери сталь разных сортов и сваривай. Не знал, что ты умеешь.

– Да я только теоретически.

– Как-как?

– Знаю как, слышал, видел, но не делал.

– Так у нас каждый малец может. Видит, как отец мать жарит, а сам никак не вставит!

И ржач опять на сотню глоток. Это опять Крап. Скалится надо мной свысока. Буквально – с высоты коня.

– Крап, а ты что такой озабоченный? Как тот малец – все шутки вокруг утки. Давно бабы не было? Так ты уважаемую повитуху попроси. Может, не откажет?

– Ух, охальник! Светлые, а вы что это терпите? – шамкает старуха и обращается к клирикам. Тут клирики, как монахи у нас, хранители нравственности? Нет. Никак не реагируют на обращение старухи.

– Нет, ты не беги, Крап! Смотри, одни плюсы: не понесёт, в жёны не просится, зубов нет, не откусит.

Теперь ржут над Крапом. Даже клирики. Баба-яга только обиделась. И Клем. Бабке ещё роды принимать. А ну как уронит или ещё что? Отрежет что-нибудь неправильно. Ну, не знаю я, что там при её работе происходит. Я в этом техпроцессе участвовал только в цикле подготовки производства методом доставки материалов до пункта комплексной сборки младенца. Причём допускал огромное количество брака в работе – такое количество циклов заготовки, и только несколько готовых изделий.

Я вздохнул – оказалось, что техпроцесс финальной отладки и постпродакшена у меня тоже поставлен преотвратительно: один из дому сбежал, вторая меня же и заказала. И если бы грамотно и умно всё сделала, не так обидно было бы. Так нет же, так тупо, что даже стыдно. За себя. Что дурочку вырастил из ребёнка вполне неглупых родителей. Генетика и наследственность не при делах. Воспитание. Вернее, полное отсутствие такового с моей стороны. Вот и почувствуй всю глубину житейской мудрости про бесплодно потраченные годы!

– Ох, и язык у тебя, как метла поганая, сынок, – шипит старуха.

– Да какой я тебе сынок, глаза разуй, подруга! Я тебя старше больше чем на пятнадцать лет! – огрызнулся я. Не лезь под руку, карга!

– Как же…

– Вот так же! Физический труд на свежем воздухе, питание и покой. Рэкет и разбой.

– Андр, заткнись, тошно уже от тебя! – орет Клем.

– Как скажешь, братан!

И пошёл дальше, насвистывая песню водяного: «Эх, жизнь моя жестянка!»

Но настроение недолго было упадническим. Начало подниматься. Из соображений целесообразности.

А что это я расхандрился? Да, жизнь прожил плохо. Но! Я жив, цел. Обновлённый сияющим старцем, поклон ему земной, организм не сбоит. Будто мне снова двадцать пять. Эрекция – какой в молодости не было. Пережил схватку с реактивными скелетами. Терминаторы, мать их, Т-600!

Солнышко, тьфу, светило светит, травка бедненько, но зеленеет, листва шумит, солёная пыль летает. Я в окружении если не друзей, то не врагов точно. Здоров, полон сил, богат – хорошо же! Здоровым и богатым быть всяко лучше, чем бедным, больным или мёртвым. В данных реалиях ещё и бродягой.

Среда меня вроде бы приняла, не отторгла. Как-то даже вписался. Свою нишу занял. Какую – не понял пока, но на меня не кидается каждый встречный с топором, значит, нужен я обчеству.

И кто-то мне явно же с небес помогает. Госпожа Удача или сияющий старец. Без удачи разве проскочил бы я через все непонятки и недоразумения, возникшие за эту неделю? Десять раз бы уже расстреляли как врага народа. В местных реалиях сожгли бы живьём! Такая череда невероятных совпадений, да ещё и подряд! И я проскочил в это иголочное ушко не только без потерь, но и с приобретениями. Так что:

Да, «вся наша жизнь – игра!» И пусть игра моя пройдена преотвратно, но пройдена. А сейчас что? Бонусный уровень? Или работа над ошибками? Значит, надо ошибок не делать. Хотя бы попытаться.

Без происшествий добрались до Ям. Мы входили в ворота ещё засветло, а хвост колонны втягивался в темноте. Такой большой обоз разместился в городке с некоторым трудом. Везде, где можно, стояли гружёные телеги. Ну, а мы, естественно, к куме. Ибо её приказчик нас уже в воротах встретил и отвёл напрямки.

Крап, которому стало не до смеху, лишь махнул рукой:

– Идите, без вас справимся!

А охране придётся потрудиться, чтобы не потерять ничего в темноте. И защитить подопечных от тех, кто в этой темноте промышляет, питается и бродит. Иначе не видеть Крапу лычки сотника, как своих ушей.

Пока отмокали в бане, Клем говорил, что Крап давно дорос до сотника в навыках, но как говорится, не было вакантных должностей. И вот Гора с барского плеча посылает сотню воинов в Медвил на неопределённый срок. Так сказать, маршевую роту. Ибо свежеиспечённые десятники есть, а сотника у них нет. Да и сотня эта… Десятники – вчерашние охранники, рядовой состав – новобранцы. Вчера ещё добывали себе пропитание любыми способами. Наёмники самой дешёвой ценовой категории, что закупаются оптом, охапками, как китайский ширпотреб. Но бой со скелетами показал, что даже новобранцы владеют оружием не хуже меня, если не лучше, умеют биться строем, выполняют команды. Учебку прошли.

– Дарёному коню в зубы не смотрят, – говорю я.

Рассказываю Клему про берёзовые веники. А он: «Под дыбу подведёшь». Да, лес, не оскверненный, здесь святое. А берёза местная не берёза вовсе, а священное дерево, не только потому что белое, а потому, что скверну из земли вытягивает и неведомо куда девает. И растёт чуть не на голых камнях – если скверна есть. Питается ею, скверной, что ли? Дефектный дешифратор переводит название дерева так же – «берёза». Иногда – «священное чистое дерево». Специально выведенное магами. Священная корова для местных.

Куме настолько невтерпёж, что заглянула, предложила спинку потереть. Я и не против, но что скажут люди?

– Я всех отослала. Все всё одно поймут, а вот видеть не дам. Моё! Краткое, но моё, бабье счастье!

Мудро. Да и дело твоё. Твоя репутация. Ложусь лицом вниз. Кума трёт мочалом Клема, молодка – меня. Они в косынках, в льняных ночных рубашках, что сразу же прилипли и лишь мешают. Но не снимают одежду. Какая-то последняя грань. Чего? Стыда? Приличия? Стеснительности?