Кормилец - Алан Кранк

Слепая она еще долго не сможет найти тебя. Может, тебе даже посчастливиться умереть, прежде чем это случится. А зашитый рот – отличная защита от мрачной болтовни, если она все же тебя отыщет.

Игорь сидел на крышке унитаза. Холодный сквозняк из окна шевелил волосы. Небольшая лужица воды на кафеле – он сам купался последним и не вытер за собой пол, махровое полотенце на батарее, пластмассовый стаканчик с разноцветными зубными щетками и наполовину выдавленный тюбик «Бленд-а-Меда» – привычная обстановка успокаивала. Образ мертвой Наташи, запечатленный сознанием, терял краски и линии. И можно было снова попробовать убедить себя, что все только сон, если не смотреть в сторону перепачканного грязью окна и не замечать тяжелый фруктовый запах.

– Ты слышишь меня? – спросила Наташа – Собирайся. Он грызет себя от голода. Ты должен накормить его.

Дыхание замерло, и все вокруг исчезло: зубная паста, щетки и лужица – остался только этот голос. Соглашайся, пообещай ей, и кошмар закончится. Ты пойдешь спать и завтра, очень даже возможно, не вспомнишь об этой встрече. Сны легко забываются.

– Нет, – ответил Игорь.

Непослушный язык, как после укола новокаином, едва ворочался во рту. Он встал на ноги и подошел к полке. Глаза отыскали нужную банку. Способ применения: сто грамм гранул растворить в ванне теплой воды. Ослабевшая рука долго не могла открутить крышку.

– Не надо, – прошептал голос за стеклом.

Крышка упала на пол. Из банки дохнуло свежестью соснового бора. Полбанки соли для ванн рассыпалось по полу, когда он зачерпнул пригоршню. Два шага к окну. Свободной рукой Игорь опустил ручку вниз и потянул на себя. Она оказалась прямо перед ним. Так близко, что он мог разглядеть самые тонкие морщины и ссохшиеся поры на ее мертвой коже. Ветер шевелил клочками жидких волос на почти голом черепе. Сухие губы изогнулись в знакомой улыбке.

Я не смогу. Происходящее еще больше стало походить на сон, не столько визуальными образами, сколько ощущениями. Настолько парализующий страх случается только во сне. В завершающей сцене кошмара, перед самым пробуждением. После того, как все твои попытки спастись провалились. Он не выплыл из той бочки с нефтью, после того как то ли волосы, то ли черви залезли к нему внутрь. Захлебнулся на пути к поверхности. Застыл и начал медленно погружаться вниз.

Наташа улыбалась, читала по его глазам все, что происходило в нем, и медленно кивала. Да, так. Стой так и не двигайся. Рука потянулась вперед и вцепилась в раму, чтобы покрепче опереться. Еще немного, милый, и мы снова будем вместе.

– Нет.

Игорь размахнулся. Медленно и неуклюже, как если бы к руке со всех сторон были привязаны жгуты. Рука едва не вывернулась за спину. Если бросок будет таким же тягучим, как замах, то соль просто высыплется из его ладони под ноги.

– Отдай то, что ты должен, или он сам заберет втройне.

– Я ничего ему не должен. – Игорь вдруг почувствовал, как жгуты ослабли.

Наташа отступила. Пригоршня соли полетела в пустоту, туда, где мгновение назад было ее обезображенное смертью лицо.

– Зря, – сказала она ему из темноты. – Но еще есть время одуматься. Приходи. Ты знаешь, где меня искать.

«Или, если хочешь рассчитаться, но не хочешь далеко ходить, есть еще вариант, – мысленно сказал он себе. – Газовая плита, бельевая веревка и кухонный нож в твоем распоряжении. Выбирай, что тебе больше подходит. И не забудь про три ампулы «Фентанила» в сумке. Это вполне солидный объем. Только сделай это где-нибудь вне дома. Марине и детям лучше не видеть тебя в таком виде».

Мысль показалась чужой и напугала не меньше воскресшей Наташи. Игорь еще несколько минут смотрел в темноту, потом захлопнул окно, собрал влажной тряпкой с пола соль, тщательно сполоснул тряпку в раковине и остановился перед зеркалом.

– Что это было? – спросил он себя и мельком взглянул на стекло. Ему показалось, что оконная ручка слегка опустилась вниз.

– Ты знаешь. – Зрачки в зеркале сузились.

– Да. Верно. Это был тот самый Большой Бабах, после которого обычно больные направляются к врачу. Но не пойму, что именно: галлюцинация, продолжение сна или метаморфозы памяти. Хотя, конечно, это всего лишь детали. Самолечение провалилось. Завтра же поговорю со Шпаком. Если он посчитает нужным, буду принимать таблетки. Вплоть до госпитализации.

– Не ври. – Взгляд замер. Но не апатично застыл, а впился. – Собираешься спрятаться в больнице? Нырнуть в медикаментозный сон и так решить все свои проблемы? А в чем, собственно, симптоматика этой твоей страшной болезни? В тревоге и странных ассоциациях? В галлюцинациях? Нет ни спутанности сознания, ни нарушения логики, ни резонерства. Ничего больше, кроме этих двух пунктов. В сумме они слабо тянут даже на депрессию средней тяжести. Любой диагноз разваливается. И знаешь что это означает?

– Что я перестаю критически оценивать собственное состояние.

– Что ты пытаешься решить проблему путем отрицания. Все, чего я не понимаю, – не существует. Вот твое кредо. Прикинуться больным – это ведь так удобно. – Игорь склонился вперед и коснулся зеркала кончиком носа. Мокрые пальцы вцепились в край раковины. – Да, в последние недели ты здорово взволнован. Да, тебя грызут воспоминания. Но соучастие в убийстве и воскрешение умершего не могут не волновать. Напротив, странно то, что это не случилось раньше. Ты здорово постарался, когда зарыл в себе это происшествие. Но все похороненное в сознании рано или поздно выбирается на поверхность. Почему именно сейчас? Не знаю. Может быть, потому, что поверхностный слой земли, состоящий из работы и бытовых забот, истончился. Может быть, просто так совпало. Но скорее всего, Место зовет тебя к себе. А если ты не веришь в Место, поднимись на девять ступеней вверх по лестнице, и ты увидишь своего воскресшего сына. Выйди во двор, и, я уверен, ты обнаружишь следы босых женских ног на перекопанной земле под окном ванной. Хватит лгать себе, трус. Очнись. Ты абсолютно здоров. И ты по уши в дерьме.

«Запись 23 от 2.10.2017 г.

Место не отпускало. Нога болела, до тошноты кружилась голова. Как будто сотни невидимых крючков загнали под кожу и привязали к веткам. Я почувствовал это, как только мы собрались уходить.

Мы не пошли к машине, а двинулись дальше. Тропинка круто уходила с горы вниз. За километр пути я падал не меньше пяти раз. Шматченко помогал мне подняться и толкал вперед. Только преодолев расстояние в несколько сотен шагов, я почувствовал, как отвалилась присосавшаяся к мозгам пиявка.

У подножия горы была широкая площадка, огороженная разрушенным забором из плит. Въезд на территорию преграждали проржавевшие насквозь распашные ворота. К каждой створке были приварены согнутые из арматуры звезды. Уверен, когда-то они были красными. В стыках бетонного покрытия росла высокая трава. Тропинка проходила сквозь брешь в заборе и заканчивалась перед входом в большую хату с проваленной крышей. Мы вошли внутрь.