Шут и слово короля - Наталья Сапункова

— Граф, да я ведь сам не знаю, когда именно мне исполнится четырнадцать… — заметил Эдин, словно это было важно.

— Нестрашно. Бик ведь этой весной собирался вводить тебя в гильдию?

Да, Бик об этом говорил. Хотя, пожалуй, если бы не Граф, Эдин долго бы дожидался от хозяина этой милости, года два, может быть, а то и все три.

— Граф, я стану шутом короля Герейна? — спросил Эдин прямо.

— Полагаю, что так, — подтвердил тот спокойно, — только позже, ты не готов пока. Знаешь, ведь редко какой циркач откажется от службы у короля, верно?

— Да, Граф. Никто не откажется.

Это благородному нет чести быть шутом, а циркачу — совсем даже неплохо, и жалованье хорошее, как говорят. Откажется тот, кто побоится — не справиться, не понравиться, да не каждого и возьмут на эту работу! А он, пожалуй, скорее из тех, кто не справится. Ну не шут он!

Эдин так и сказал:

— Вряд ли я смогу быть шутом, Граф. Я не всегда умею быть смешным, и не люблю, и хорошие шутки мне редко приходят в голову! Я циркач, но не шут…

— Об этом не беспокойся, — ответил Граф без тени сомнения, — думаешь, все королевские шуты смешны и остроумны? Как бы не так. Шут может говорить что угодно, и все станут покатываться от смеха, просто потому, что так полагается. А уж если ты иногда сможешь удачно пошутить — совсем хорошо. Ты циркач, артист, многое умеешь, этого достаточно, поверь.

Эдин кивнул, то ли соглашаясь, то ли нет.

— К тому же, — добавил граф, — я прошу тебя служить у короля лишь до замужества Аллиель. На следующий день после ее свадьбы ты больше не шут, причем неважно, за тебя она выйдет замуж или нет, — Граф улыбнулся. — Ну что, пока согласен?

— Да, Граф, — сказал Эдин.

Он был согласен. Потому что…

Потому что он много чего еще сделал бы ради Аллиель Кан. Только не спрашивайте, почему…

И для Эдина пришло время собирать вещи и прощаться с Развалинами. На вопрос, что ему разрешается взять с собой, Граф ответил:

— Что хочешь. Твоя комната и впредь останется твоей, найдешь в ней всё, что оставишь.

Меридита уложила ему сумки: белье, рубашки, штаны, пару новых камзолов, жилеты — суконный и шелковый. И куда столько белья? Лето ведь будет, тепло. Впрочем, что хорошо — в цирке любая одежда сгодится. На круг можно хоть в королевском горностаевом плаще выйти, все решат, что бутафория, шутка. Хотя, королевский плащ — перебор, конечно.

Собирая Эдина, Мередита опять сопела и хлюпала носом, и принялась давать ему советы — что и как делать, и как часто менять рубашки. Эдин со всем согласился, поблагодарил и все, что надо, пообещал — чего её волновать зря. Потом Якоб по-тихому переложил все, кое-что вынул, кое-что добавил, и пообещал купить в городе легкий плащ и обувь на лето, и дюжину платков — у Эдина они долго не держались. На косой взгляд мальчика только усмехнулся:

— Привыкай. Ты уже примерил личину молодого лорда, упражняйся дальше. Будешь лордом, который за какими-то бесами ездит с цирком, но тем не менее нос вытирает платком, и никак иначе. Ясно?

— Ясно, — не стал спорить Эдин.

Как будто он против то и дело менять рубашки, спать в чистой постели и носить при себе платок. Только вот что: это нетрудно и даже приятно, когда вокруг тебя бегает толпа слуг, а если приходится все делать самому? Иногда, конечно, удается задобрить Милду или Вильену — чтобы постирали…

Как раз в это время Граф заболел. Он чаще лежал в своей спальне, чем сидел у камина, совсем перестал выходить на улицу, его подолгу бил кашель, а однажды Эдин заметил алые пятна крови на платке, которым старик зажимал рот. А тут уже любому понятно: кто начинает харкать кровью, долго не живет.

Должно быть, Эдин изменился в лице, потому что Граф, откашлявшись и убрав платок, мягко ему улыбнулся:

— Это ничего. У меня есть хорошее лекарство. Что поделаешь, мое здоровье осталось в замке Эйль. Но раньше времени не умру, ни в коем случае.

И действительно, когда прискакал вестник из Вердена с сообщением, что цирк Бика прибыл в город, Графу уже стало лучше.

Перед отъездом он позвал Якоба и вручил ему тяжелый серебряный перстень и небольшой листок плотной бумаги, на которой в столбик были написаны имена, всего пять. Якоб быстро пробежал глазами: рядом с каждым именем имелось пояснение, что за человек и где его искать. Начинался список с маркграфа с далекой окраины, заканчивался главой банкирского дома в Лире.

— Это мое старое кольцо, — пояснил Граф. — А это люди, которые не откажут тебе в помощи, если увидят мое кольцо. Я надеюсь. Кто-то из них — мои друзья, с кем-то у меня дела. Видишь, они живут в разных областях Кандрии, и всегда найдется тот, кто будет к тебе ближе меня.

— О чем речь, Граф, и какого рода помощь мне может понадобиться? — уточнил Якоб.

— Уж не знаю, — покачал головой старик, — но я беспокоюсь, Якоб Лаленси. Беспокоюсь без особенных причин — старею, должно быть, а может, это мой Небесный Покровитель желает меня предостеречь. Я беспокоюсь с тех пор, как мальчик поговорил с той глупой нищенкой в Вердене. Лучше бы он не забивал себе голову ерундой.

Эдин чуть позже тоже зашел к Графу — попрощаться.

— Мальчик мой, я не выйду тебя проводить, — сказал тот, — боюсь, что утренний морозец мне пока не полезен.

Старик все еще выглядел изможденным, но взгляд его вновь стал ясным и бодрым.

— Вам лучше, Граф? — Эдину хотелось услышать.

— Да, мой мальчик. Говорю же, еще некоторое время я не стану умирать, не беспокойся, — Граф улыбнулся. — Хоть сам я не колдун, но тот, кто готовил для меня лекарство, определенно в этом что-то смыслит. Расставляй шахматы, сыграем напоследок.

Эдин расставил фигуры, взяв себе «темных». И выиграл.

Он поздно спохватился, уже когда мат «светлому» королю был близок, и торопливо стал перестраивать позицию, чтобы уступить победу Графу — тот ведь болен, стоит ли его огорчать, пусть даже такой малостью, как шахматный проигрыш?

Это было зря, Граф все понял. Он вернул на место ладью, которой собрался было сделать ход, откинулся на подушку и беззвучно рассмеялся.

— Вот я и дожил до того дня, мальчик, когда ты стал поддаваться мне, уважая мою старость!

— Нет, Граф, не старость, — Эдин смутился, — я просто… Простите, Граф…

— Да ничего страшного. Играй. Только без лукавства, понятно? Играй, как ты умеешь.

И Эдин выиграл.

Потом Граф помолчал, вертя в пальцах одну из пешек — думал о чем-то, и наконец сказал:

— Думаю, надо объяснить тебе кое-что. Сам ведь я тоже слукавил однажды. Но только однажды — самый первый раз.

— Граф?..

— Да-да. В тот самый первый раз я помог тебе выиграть. Но я не ожидал, что ты тут же выиграешь по-настоящему, потому что второй раз ни в коем случае не намерен был проигрывать. А ты догадался, пусть и несколько дней спустя. Не могу не похвалить твою наблюдательность, даже если понимание пришло не сразу — я старый лис, который умеет дурачить. Я горжусь тобой, Эдин.