Нефритовые четки - Борис Акунин

На следующий день Эраст Петрович на службу не пошёл, пославв канцелярию коротенькую записку, в которой ссылался на некие неотложные дела.В самом этом обстоятельстве ничего удивительного не было, поскольку надворныйсоветник не имел определённых присутственных часов и вообще находился назавидном положении вольной птицы. Странности начались позднее, уже ближе квечеру.

Молодой человек, всегда одевавшийся с иголочки и слывшийодним из первых московских щёголей, нарядился в потрёпанный сюртук, извлёк изособого отделения платяного шкафа нечистую рубашку, хранившуюся там специальнодля подобных случаев, дополнил свой туалет прочими соответствующими предметамии отправился пешком в сторону Сухаревского рынка. Путь был некороткий, ноФандорин не спешил, наслаждаясь мягким дыханием погожего летнего дня.

Очевидно, столь продолжительная прогулка понадобиласьчиновнику для пробуждения аппетита. Во всяком случае, достигнув Сухаревки, онсразу же направился в одну из самых непрезентабельных харчевен китайскогоквартала – одно название что квартала, а на самом деле нескольких кривых итесных переулочков, где обосновались китайские мелочные торговцы иразнорабочие, с недавних пор начавшие селиться в Древнепрестольной.

В тёмной и грязноватой комнате не было ни одного европейца.Там резко пахло жареной селёдкой и каким-то едким маслом, а за низенькимистолами сноровисто ели палочками низкорослые узкоглазые люди с длинными косами,все как на подбор в синих или чёрных суконных курточках со стоячимиворотниками. Вежливость и опасение обжечь губы предписывали есть суп ивтягивать в рот лапшу со свистом, поэтому отовсюду доносилось деловитоехлюпанье и причмокивание, какого не услышишь и в самом распоследнем хитровскомтрактире.

Эраст Петрович заказал суп из акульих плавников и жареныеблинчики с яйцами и капустой. Пока дожидался, безмятежно поигрывал старинныминефритовыми чётками. На взгляды искоса отвечал лёгким покачиванием головы, акогда ему принесли мисочку с супом и тарелочку с хрустящими свёрнутыми блинами,захлюпал и зачмокал не хуже прочих едоков.

Ел долго, с аппетитом, а потом ещё не менее трёх четвертейчаса пил из закопчённого бронзового чайника жасминовый чай. Наконец встал,вытер вспотевший лоб несвежим платком, положил на стол пятиалтынный иперебрался в соседнее заведение, где подавали сласти и шла игра в маджонг.

Китаеведческая экскурсия чиновника особых порученийпродолжалась до темноты, которая застала Фандорина в некоем мрачном подвале,затерянном в глубине одного из Сухаревских дворов. Это было довольно просторноепомещение с низким сырым потолком и почти безо всякого освещения, если несчитать нескольких масляных плошек.

На полу рядами были разложены ватные тюфячки, на которыхсидели и лежали люди – по преимуществу китайцы, но попадались и европейцы.Пахло сладким, щекочущим ноздри дымком, который медленно и грациознопокачивался под сводом подземелья. Никто не разговаривал, здесь царила тишина,лишь время от времени откуда-нибудь раздавалось приглушённое, невнятноебормотание.

Эраст Петрович не без брезгливости уселся на засаленнуюподстилку, и молчаливый китаец сразу же принёс и с поклоном подал ему дымящуюсякостяную трубку с длинным, украшенным драконами черенком. Покосившись посторонам (слева дремал какой-то бледный, бородатый господин в чиновничьеммундире со споротыми пуговицами, справа восседал толстощёкий китаец с блаженнозажмуренными глазками), Фандорин первым делом выложил на край тюфяка чётки,затем тщательно вытер платком мундштук и осторожно затянулся – единственно изнаучного интереса. Ничего особенного не произошло – ни после первой затяжки, нипосле второй, ни после третьей.

Успокоившись, надворный советник сделал вид, что тожедремлет, сам же из-под прикрытых век – благо глаза уже привыкли к сумраку –стал незаметно приглядываться к лицам курильщиков. Странные это были лица: какбы лишённые возраста, с одинаково приопущенными подбородками и тёмными ямамивместо глазниц. Внимание чиновника привлёк старый китаец с длинной седойбородёнкой, что сидел прямо напротив. Эраст Петрович удивился остротесобственного взгляда – так отчётливо ему было видно каждую морщинку наблагостном лице старца. Вдруг глаза китайца приоткрылись, и оказалось, что онивовсе не сонные и одурманенные, а, напротив очень живые, ясные и, пожалуй, дажевесёлые. Подмигнув молодому человеку, старик спросил ласковым, несказанноприятным голосом, причём безо всякого акцента:

– Что, трудно?

Отчего-то чиновник сразу понял, что загадочный китаецспрашивает его не о каком-нибудь мелком неудобстве вроде непривычки к сидениюна комковатом тюфяке, а о том, трудно ли ему, Эрасту Фандорину, жить на свете.

– Нет, – ответил Эраст Петрович. А подумав,сказал:

– Да.

Запахло цветущими яблонями, и вдруг выяснилось, что оба они– и Фандорин, и симпатичный старик – сидят вовсе не в сыром подвале, а навершине невысокой горы. Внизу простиралась зелёная долина, поблёскивающаяквадратами заливных рисовых полей, на склонах росли усыпанные цветами деревца,вдали виднелся белостенный монастырь с диковинными башенками и пятияруснойпагодой, а предзакатное небо было зелёно-лилового оттенка, какого никогда неувидишь в средней полосе России.

Перемещению в пространстве Эраст Петрович нисколько неудивился – наоборот, счёл уместным и даже само собой разумеющимся. Он знал, чтостарца зовут Те Гуанцзы, а гора называется Тайшань.

Помолчали.

– Боишься смерти? – снова спросил старец.

И снова Эраст Петрович ответил сначала «нет», а подумав –«да».

– А ты её не бойся, – улыбнулся Те Гуанцзы. –Ничего страшного в ней нет. Если захочешь, смерти и вовсе не будет. Научитьтебя этой тайне?

– Да, мудрый! – вскричал Фандорин. – Научи!

– Слушай же, но только не умом, а духом, потому что умподобен листку, который распускается весной и облетает осенью, а дух – этомогучее дерево, живущее тысячу лет.

– Я не хочу жить тысячу лет, – сказал ЭрастПетрович. – Но я хочу знать тайну.

– Сейчас ты её узнаешь, – ещё ласковей улыбнулсяволшебник. – Она проста. Ведь что такое смерть?

Чиновник наклонился вперёд, чтобы не пропустить ни единогослова, а мудрейший смежил веки, вытянул руку – что-то очень уж далеко, на целуюсажень. Чудодейственно удлинившаяся рука ухватила Эраста Петровича за плечо истала сильно-сильно трясти.

– Гаспадзин, гаспадзин, скорей, уйдзёт! – услышалФандорин голос, изъяснявшийся по-русски с чудовищным японским акцентом.

– Постой, Те Гуанцзы, – попросил надворныйсоветник, – не уходи. Это Маса, я его сейчас отошлю, чтоб не мешал.