Жестокое царство - Джин Филлипс

Этот уголок комнаты перед телевизором – единственное место в доме, которое она ясно помнит с детства. Стена, занятая выкрашенными в бежевый цвет книжными полками, сверкающий лаком кофейный столик справа от нее, а на нем стоит латунная ваза с искусственными цветами и разбросаны журналы. Телевизор и видеомагнитофон, серебряные и черные клавиши, успокаивающее жужжание перематываемой пленки.

Другие комнаты ей не нравились. Кухня больше всего привлекала тараканов. Однажды она полезла в пакет картофельных чипсов и почувствовала, как под пальцами движется твердый скользкий панцирь. Она стремглав бросилась по длинному коридору, пол которого был покрыт старым ковром, чувствуя, как горят подошвы ног. Ее комната находилась в конце коридора, и она с разбегу прыгнула на голубое покрывало кровати, надеясь, что там ничего не будет шевелиться.

Ни одной ночи не проходило без того, чтобы ей не попадалось пять-шесть или десять тараканов. Иногда она лежала без сна, прислушиваясь к шуршанию их лапок. По временам она вообще не могла уснуть.

Ее мать никогда их не замечала. Джоан могла бы поставить памятник тем вещам, которые ее мать никогда не замечала, например внуку. Она лишь дважды навестила его с момента рождения. Однако Джоан по-прежнему охватывает дрожь негодования, стоит ей вспомнить о тараканах, которых в упор не видела ее мать.

Снова и снова Джоан просила мать потравить тараканов. «Не принимай это так близко к сердцу, – скажет мать. – Ты ведь знаешь, Дейзи может добраться до приманки. И не так уж их много».

Джоан помнит, что любила разыгрывать на ковре в гостиной свои маленькие пьесы и просила маму посмотреть ее представления. «Займись этим, пока я дам отдых глазам», – говорила мать, лежа на диване с закрытыми глазами.

Она вспоминает, как мать настаивала на том, чтобы отвести ее на маникюр. «Тебе понравится», – говорила мать. «Нет, – отвечала уже повзрослевшая, более строптивая Джоан. – Не хочу. Терпеть не могу, когда с моими ногтями что-то делают. Ненавижу этот запах, и мне бывает больно. Я всегда это ненавидела. А вот тебе нравится».

Мать шмякнула щетку для волос о столик так, что задребезжало зеркало, но на следующий день они пошли в салон «Красивые ногти», и наверняка мать по сей день считает, что Джоан нравится маникюр.

Ее мать никогда ничего не видела.

Она даже не удосуживалась посмотреть.

Предполагается, что человек, обзаведясь собственными детьми, более снисходительно относится к своим родителям. Когда он понимает, что такое быть родителем. У нее же все вышло наоборот. В двадцать лет у Джоан установились с родителями довольно миролюбивые отношения, но после рождения Линкольна раздражение вернулось. Лучшее, что можно сделать, – не поворачивать головы, чтобы не увидеть темный крадущийся силуэт.

Ли Стетсон произносил фразы вроде: «За это бордо можно умереть», и он ездил на серебристой спортивной машине, и целовал Аманде руку, и все это казалось Джоан взрослой жизнью. Все красивы и остроумны, вечеринки с коктейлями, экзотические места, калейдоскоп интересных событий. А у нее мать спала с собакой породы лхаса апсо, не брезгуя простынями с пятнами от собачьих какашек, но насмехаясь над блестящими, как сокровище, камушками. Отец же мог целыми днями охотиться на крошечных зверушек, но так и не сумел найти общий язык с повзрослевшей дочерью.

Лампочка спрайта мигает с бешеной скоростью.

До Джоан доходит, что Линкольн не шевелится, возможно, уснул. На его согнутых пальчиках следы белого шоколада. Голова склонилась к ней на плечо. Она смотрит на мягкий изгиб его щек, длинные опущенные ресницы и нос со скругленным кончиком. Вчера в разговоре он произнес слово «арсенал». У него в голове целый собственный мир.

Она видит его.

Пальцами здоровой руки она, как браслетом, осторожно охватывает его запястье.

И чувствует под кожей его косточки.

Она видит его.

Только его.

Весь фокус в том, чтобы сконцентрироваться.

– Жаль, здесь нет Сарджа, – бормочет он.

Она удивлена как тем, что он не спит, так и тем, что вспомнил о Сардже, ведь Сардж у него на втором месте после любимой мягкой игрушки, гибкого жирафа. Сардж был когда-то ее плюшевой собакой, и ему уже больше тридцати лет, в левом ухе у него огромная дыра, а нос частично протерся. Дядюшка любил изображать, как Сардж заползает на стол и умоляет дать попробовать яйцо всмятку, и сейчас ей вдруг тоже захотелось подержать в руках свою игрушку – потрепанную немецкую овчарку. Линкольн знает все, что она когда-то любила.

– Зачем тебе нужен Сардж? – спрашивает она.

– Потому что он полицейская собака. – Линкольн слегка приподнимает голову. – Он всех защищает.

Она уже готова сказать ему, что сама защитит его, но со стороны круга яркого света доносится какой-то звук и что-то мелькает.

В следующее мгновение она понимает, что открывается дверь – дверь по другую сторону от автомата с кока-колой. Слышится голос, и появляется лицо, озаренное розоватым светом от красных и белых лампочек автомата.

Лицо. Длинные пышные волосы. На них в упор смотрят темные глаза.

Проходит секунда-другая – время едва ползет и липнет, как лапки таракана в лаке для волос, – и Джоан наконец осознает, что голос принадлежит девушке, и с трудом сдерживает крик.

Девушка протягивает руку, и на миг показывается вся ее фигурка, потом она снова прячется за автомат. Это молодая темнокожая девушка, подросток, с волосами, мелированными ярко-рыжими прядями. Лицо под пышными волосами кажется совсем маленьким.

– Идите сюда, – говорит девушка. – Быстро!

19:23

Джоан остается на месте, изучая лицо девушки. А не подружка ли она преступников, которую послали поиграть с жертвами? Но эта молодая девушка сильно встревожена. Трудно в чем-то ее подозревать.

– Если хотите, – неуверенно и в то же время раздраженно говорит девушка, повернувшись к ним затылком и вглядываясь в темноту.

Джоан убеждает именно ее раздражение. Одной рукой она обхватывает Линкольна и ставит его на ноги, а затем толчком поднимается на колени, отводя от лица листья бананов. Потом, подталкивая сына перед собой, она поспешно проходит мимо автомата с кока-колой. Он цепляется за ее юбку, они спотыкаются и наконец входят в ресторан. За ними с громким шумом захлопывается стеклянная дверь.

Пригнувшись к полу, Джоан держит Линкольна за пояс. Она замечает на двери продолговатую царапину, серебристую линию в форме куриной лапы, прочерчивающую стекло.

Девушка впереди нее застыла на месте, тоже пригнувшись к полу. Они рядом с буфетной стойкой, слева кассовый аппарат. Справа от них застекленная стена. Потолочные светильники выключены, но витрины ресторана освещаются изнутри, поэтому по залу разлито флуоресцентное свечение, и белые пластмассовые столы и стулья – Джоан считает их белыми – теперь кажутся бледно-зелеными, какими бывают глубоководные существа.