Купи меня дорого – 2 - Ева Горячева

– Ты уверен? – просипела я, и он твердо кивнул. – В Москву? Подмосковье?

– Нет, – Демид отрицательно дёрнул головой. – К тебе домой, Мила. Не в твой глухой городишко, разумеется, а в еще более глухой поселок, – он устало улыбнулся и лапки морщинок поползли от уголков глаз к вискам. Все это время я была зациклена исключительно на себе, а о том, что Демид тащил меня за собой, просчитывая каждый шаг, я не думала…

– Ты расстроена? – спросил он. – Мечты о большом городе и красивой жизни могли сбыться. Да, Мила?

– Нет, это больше не мои мечты. Я хочу домой, Демид, – севшим голосом ответила я. Наши взгляды встретились в молчаливом поединке. Он сжал мою руку чуть сильнее.

– Какой срок, Мила? – негромкий голос заставил меня вздрогнуть. Я распахнула ресницы, чувствуя, как ядовитые слезы подступают к глазам.

– Как ты узнал?

– Это было очевидно, – глухо отозвался он, переводя взгляд на мой все еще плоский живот. – Убить кого-то, когда внутри тебя зарождается новая жизнь, сложно, неправильно, за гранью, против природы. Правда, Мила? – проницательные глаза снова посмотрели в мои. – Так какой срок?

– Ты с половиной месяца, – выдохнула я.

– Ты сказала ему?

– Нет.

– Правильно, – удовлетворенно кивнул Демид.

Пять лет спустя. Небольшой поселок Краснодарского края.

– Рус, не испытывай моё терпение! – наигранно строгим тоном проговорила я, окинув взглядом погром в детской, организатор которого шаловливо улыбался. От его искренней улыбки все мои воспитательные потуги пошли прахом.

– Я устал, мам. Давай я немного отдохну и приберусь, – попытался схитрить Руслан, что означало одно – наводить порядок снова придется маме.

– Мы сейчас будем ужинать, потом читать и готовиться ко сну. Отдыхать некогда, – не сдержав улыбки, я подошла к сну ближе и пригладила растрёпанный темный ежик волос, и присев на колени, крепко обняла малыша, целуя пухлую детскую щечку. Зажмурилась от щемящей нежности, когда малыш обхватил мою шею маленькими, но уже крепкими ручками.

– Сильно-сильно люблю тебя, – маленький хитрец звонко поцеловал меня, сжимая крепче. – Может, вместе приберемся?

Я тихо рассмеялась, качая головой. Этот ребенок с пеленок научился вить из меня веревки. Господи, я и представить не могла, что однажды смогу любить так сильно, до переполненного до краев сердца. И если бы не страх, который я испытывала ежесекундно, то можно было бы с уверенностью заявить, что наконец-то нашла рецепт моего собственного идеального счастья. Его источник зародился во мне в те дни, когда я практически потеряла себя и расцвел алым букетом, когда мне впервые положили на грудь моего новорожденного сына.

Я помню, как беззвучно рыдала, всматриваясь в крошечное личико с курчавыми темными волосиками и светлыми глазами. Мир перестал быть бесцветным, а я снова почувствовала себя живой. Все было не напрасно. Мои ошибки, преступления, предательства и слезы… Боль, тоска, одиночество отступили перед совершенно новыми ошеломляющими эмоциями. Я растворилась в маленьком человечке, подарив ему столько беззаветной и чистой любви, сколько никогда не получала сама.

Я была сумасшедшей мамочкой в первые месяцы после рождения Руслана. Прочитала тонны литературы по воспитанию детей и грудному вскармливанию, помешалась на режиме, чистоте, проветривании и правильной влажности в комнате ребенка. Я пугалась каждого чиха, икоты, резкого приступа плача и ночных коликов, а если Рус подхватывал простуду, то не спускала его с рук, качая, рыдая и леча одновременно. Он казался мне таким маленьким беспомощным, мое сердце разрывалось от жалости, когда Рус сопел носиком или кашлял. Я наивно надеялась, что, когда малыш подрастет, встанет на ножки, скажет первое слово, я перестану так одержимо трястись над ним, но чем смышлёнее и самостоятельнее становился Руслан, тем сильнее зашкаливал градус страха, который был связан не только с миллионом опасностей и болезней, поджидающем его в окружаемом мире.

Больше всего на свете, я боялась, что нас найдет отец Руслана. Несмотря на то, что я назвала сына его именем, я никогда не забывала, кем на самом деле является Руслан Греков.

Зверь, которого я предала… Ушла не взяв ничего, ни единого рубля со своих счетов, ни одной подаренной вещи. Унесла только то, что было на мне и во мне…

Да, я ничего не взяла, и в тоже время забрала все, что у него было.

Я убила своего зверя, оставив его умирать, бросила в заколдованном одиноком замке, полном призраков, наедине с черной яростью. Иногда по ночам, обнимая уменьшенную копию Грекова, я представляла его… Так ярко и четко, словно наяву. Я видела, как он бродит по пустым комнатам, как часами смотрит в окно, проклиная… меня.

Я видела его суровое лицо, скульптурные скулы, стиснутые челюсти, прожигающий темный взгляд и мощное выносливое тело. Я видела, как он сухо говорит по телефону, отдавая коротки приказы, как с бессильной яростью сжимает кулаки, когда очередной частный сыщик сообщает, что следы его невесты и сводного воскресшего брата обнаружить не удалось.

Я видела, как он крушит в гневе мебель, как распахивает ящики с моими вещами и разрывает на лоскуты давно вышедшие из моды тряпки. Я чувствовала его агонию, как свою собственную…

Пять лет…

Я знаю, что он до сих пор меня ищет. Никогда не остановится. Меня бросало в ледяную дрожь от одной мысли, что этот момент когда-нибудь настанет, и хищник выследит меня.

Даже если Руслан заслужил предательство, в моем сердце по-прежнему кровоточила рана. Я не смогла его вырвать оттуда и глубокий шрам вскрывался и болел каждый раз, когда я смотрела в серые глаза сына. А потом я вспоминала, почему сбежала и становилось немного легче. Мой ребёнок не заслужил звериной жизни, а другую Руслан дать бы ему не смог. То, как он поступил с семьёй отца, со своим братом, с женой, да и со мной – говорит о многом. Греков безжалостный и хладнокровный хищник, ему чуждо сострадание и жалость.

И мой самый большой страх заключен не только в том, что Греков однажды возьмет наш след. Я боюсь того, что он оторвет Руса от меня и сделает из милого улыбчивого малыша свое звериное подобие, затащит в мир, где остаться нормальным человеком у моего сына не будет ни одного шанса. Именно от этой участи я бежала, сломя голову. Греков был прав: инстинкты отвечают за большинство принятых решений. В моем случае материнский инстинкт заработал раньше, чем я впервые приложили к груди сына. Именно этот инстинкт выключил болезненную одержимость мужчиной, распознав в нем источник опасности. Именно этот инстинкт изменил всё и заставил меня сражаться.

***

Ночью снова поливал дождь, барабанил по крыше нашего уютного двухэтажного домика из белого кирпича, стучал в закрытые окна, вызывая подотчетную дрожь и тревогу. Свист ветра снаружи навевал тоску, от которой не получалось спрятаться под тёплым одеялом. Осень неумолимо вступала в свои права, и я никак не могла отогреться. Я куталась в махровую пижаму. Крепко обнимала сына, целуя его темноволосую макушку, вдыхая родной до одури запах, а сердце трепетало, билось в груди, глаза щипало от непролитых слез. Я знала, что с приходом зимы станет легче, но пока за стенами дома бушевала непогода, моя душа металась вместе с ледяными порывами ветра.