Гости съезжались на дачу - Наталья Нестерова

У Хари не было практической цели сохранить Галину семью. Харя рассуждал без задней мысли, без хитроумной политики. Однако именно его рассуждения стали для Гали внутренней самооценкой: слабак ли я? Да и Таня, по большому счету, была замечательной и, что важнее, родной – роднее всех родных. Но… Все, что после «но», Галя никогда ни с кем не обсуждал.

Уход из НИИ, новая работа совпали с рождением дочери Гали и Тани. Не календарно совпали. Когда Галя освоился в новых обстоятельствах, дочери было два годика. Он приходил домой, навстречу ему несся визжащий смерч, Галя приседал, смерч запрыгивал ему на шею.

– Папа! Ты фиволетовый!

– Почему я фиолетовый?

– Птмушта я цвита с мамой учила!

Правильно говорится, что, когда Бог закрывает двери, он открывает окно. Только никогда не знаешь, куда это окно, что за ним.

Галя предположить не мог, что дочь может быть взрывом, распахнувшим окно в неведомые, неподозреваемые в себе самом чувства: медового умиления, безответственной нирваны и расслабляющей благости.

Перед рождением дочери (УЗИ показало пол зародыша) жена предложила назвать дочь Октябриной.

– Нет! – Галя решительно помотал головой. – Имена из календаря мне решительно не нравятся. Все эти Февралины и Декабрины.

– Нет таких имен, – рассмеялась Таня. – Октябрина, Майя…

– Мою дочь будут звать Татьяна. Только Таня! Как ты. Тань много не бывает. Таня Большая и Таня Маленькая. Тань-Танька.

Уже не было бабушки-тёщи, и Танина сестра жила своей отдельной, насыщенной жизнью. Галя хотел сделать приятное жене, которая сначала была поражена своей беременности, потом пребывала в ужасе от того, что снова нужно это пройти, потом утешилась: теперь есть памперсы, микробы на девяносто процентов полезны, и пусть все будет как будет, а остальные пусть сдохнут от зависти.

Когда она сказала совершенно ей не свойственное и смелое: «Пусть сдохнут от зависти», – Галя подумал, понял, почувствовал, что очень любит жену.

Старший сын Гали и Тани, почти подросток, не ревновал к мелкой сестре. Мама перестала делать из него вундеркинда, а папа ему говорил: «Надо – спроси. Не спросишь, значит, не доверяешь». Он спрашивал иногда, папа интересно и внятно отвечал, но, бывало, зависал: «С ходу не отвечу. Давай разбираться». Два раза в жизни отец его выдрал – ремнем и за дело.

Третий раз, когда ему было четырнадцать и он перегнал папу по росту, и повод для наказания имелся основательный (курил с пацанами «травку»), отец сказал:

– Думаешь, не справлюсь с тобой? Легко! Я тебе физиономию так разукрашу, что места живого не останется! Снимай штаны добровольно, на заднице не видно будет.

Таня кудахтала рядом, мол, это не педагогично. Она предпочитала нудные длительные нравоучительные беседы.

– Заткнись! – бросил ей Галя. – А то и сама без штанов окажешься. Ну! – гневно потребовал от сына.

Тот спустил джинсы и трусы. Отец не стал бить. Сел в кресло, положил ремень на колени и взял газету, а ему велел ходить вокруг стола. Полуголым, как идиоту. Все слова о вреде наркотиков были давно сказаны, осталось усвоить, что только идиот может пропустить их мимо ушей.

Потом, спустя несколько месяцев, сын скажет:

– Пап, ты у меня мировой мужик!

– Я тебе не мужик. Я тебе отец.

– Вот интересно, а Тань-Таньку, когда подрастет, ты тоже будешь ремнем воспитывать?

Сын насладился беспомощной растерянностью, которая отразилась на отцовском лице.

8

Ангел никогда не бил сыновей. Боялся не рассчитать силу, в гневе он ее плохо контролировал и крушил все подряд. Однажды поднял сорокалитровый аквариум и хряпнул о пол. Рыбки трепыхались в луже с осколками стекла.

Катя схватила мужа за руки:

– Кирюша! Ангел! Только хрусталь не трогай, я за ним две недели в очереди отмечалась. Они больше не будут! Шалопаи! Говорите, что больше не будете!

Ангел обожал воспитывать сыновей на примере своих друзей Хари и Гали. Смысл его речей заключался в том, что деньги очень нужны, настоящий мужик должен их зарабатывать в большом количестве, но счастье не в деньгах.

– Вот, например, дядя Галя, в смысле – дядя Вася. Как-то ваша мама заболела по-женски и у нее разламывалась спина. Я позвонил Гале, мол, ты с медициной связан, выручай, найди специалистов. И что он мне отвечает? Он спрашивает, есть ли у меня электробритва. Далее приезжает. На оголенную спину вашей мамы накладывает тряпочки, смоченные в каком-то лекарстве, сверху металлические пластинки и водит по пластинкам вибрирующей электробритвой.

– Десять дней приезжал, – подтвердила мама. – Как рукой все сняло.

– О чем это говорит? – спрашивал Ангел. – Во-первых, что после балета и космоса наша страна самая первая в физиотерапии. А во-вторых, что Галя в ней полнейший гений. Мог бы озолотиться, но не желает. Далее возьмем Харю, в смысле – дядю Максима. Он вообще философ и политолог, то есть философский политолог и политический философ в одном флаконе. Захотел бы, сидел нога на ногу, трубку покуривал, а президенты к нему на согнутых, с чашкой кофе: «Скажите, пожалуйста, уважаемый, Максим Эдуардович, как нам победить мировой империализм и гонку вооружения?»

– А чего он для страны не постарается? – логично спросил старший сын.

Ответ у Ангела имелся. Из Достоевского в пересказе Хари.

– А потому, – поднял палец отец, – что мой друг занят проблемами не вечными, а предвекочными. Не доходит? Это как чинить и чинить старую колымагу или конструировать новый автомобиль.

К сути нравоучений Ангела сыновья относились без доверия. Отец любил преувеличить, перегнуть, приврать. Однако, не подозревая, он научил более важному – умению искренне радоваться чужим успехам. И тому, что можно любить друзей. Отец именно ЛЮБИЛ дядю Васю и дядю Максима – другого слова не подберешь. Его лицо светилось гордостью, когда рассказывал о них, а когда встречались, становился дурашливым, веселым, щедрым. Можно было запросто выпросить денег на мороженое или жвачки. Его любовь была взаимной, хотя дядя Вася и дядя Максим не тряслись, как отец. И еще, чувствовали мальчики, дядя Максим и дядя Вася имели над отцом власть. Самый большой и сильный, отец оставался на роли неразумного младшего брата, которого следует опекать. Эта власть была бы для них обидной, если бы не была для них же выгодной. Они давно мечтали о собаках, обязательно двух, каждому свою. Родители не соглашались, то есть один пес – еще куда ни шло, а псарня – «даже не мечтайте».

В один счастливый день дядя Максим и дядя Вася приехали со щенками: овчарка для старшего и лабрадор для младшего. Как они мечтали. Мама, хотя и очаровалась щенками, поддержала протестующего отца: мы соглашались только на одну собаку.

– Да и пожалуйста! – сказал дядя Вася.

– Которого с собакой забираем? – насмешливо спросил дядя Максим. – Старшего или младшего?