Рыцарь чужой мечты - Галина Владимировна Романова

– Почему вы так думаете? Он оставляет ей в наследство полквартиры, разве это не мотив? – Гришин впился взглядом в ее рот.

Хороший был ротик. Свеженький, сочный. У Ляльки был такой же. Он бы сейчас…

А вместо этого вынужден наблюдать за тем, как эта недотрога от него отодвигается, стараясь сделать это как можно незаметнее.

– Я ничего не могу знать о ее мотивах, Михаил Семенович, но Мохова первой заговорила о том, что Гена умер не своей смертью, – решила до конца быть честной Ирина, отодвигая предвзятость в дальний угол.

– Ну-ка, ну-ка, с этого места поподробнее, – заинтересовался Гришин.

Ирина пересказала ему свою с Моховой встречу. Как ходила к ней домой, как расстались они не совсем дружески. И с тяжелым вздохом рассказала о последнем дне жизни своего друга Генки.

– Стало быть, вы все трое нанесли ему поочередно свои визиты? Занятно… И если брать за правду тот факт, что Геннадий был отравлен, то на роль подозреваемых смело можете претендовать вы трое.

– Я здесь ни при чем, – тут же отвергла Ирина. – Посудите сами. Чтобы его отравить, нужно было яд этот ему куда-нибудь всыпать. Ну в стакан там или в еду. А мы с Генкой ничего в тот день не пили и не ели. Он предлагал мне кофе. Я отказалась.

– Кто это может подтвердить?

Гришин хитро сощурился, тут же делая неутешительный для себя вывод, что грудь-то у его собеседницы много лучше, чем у Ляльки. И в низком вырезе блузки так призывно колышется.

Ах, если бы сейчас не это отвратительное самоубийство, он бы уже…

– Ну кто-кто! Секретарша, конечно же. Она как никто знает, кому и что она подавала. У нее и спросите.

– Спросим, спросим, а вас я попрошу, Ирочка, до выяснения обстоятельств никуда из города не отлучаться. Ни о какой подписке о невыезде я речь не веду, это просто моя отеческая просьба к вам такая. Хорошо?

– Я и не собиралась, – кивнула Ирина.

Хотела было добавить, что уже побывала в отъезде, больше не хочется. Но потом передумала и промолчала. Очень уж прилипчивым оказался Гришин Михаил Семенович, слово за слово выудит из нее все без остатка. Она и про свое неурочное возвращение расскажет, и про кобелиную выходку Стаса. Нет, не нужно подобных откровений.

Снабдив его номерами всех своих телефонов, Ирина выбралась наконец на улицу. Поймала на стоянке такси, доехала до своего дома, ввалилась в квартиру и, не разуваясь, рухнула в гостиной на диван.

Кажется… Кажется, это уже становится привычкой. Вползать в свой дом измотанной очередным горем и, не снимая обуви, заваливаться на кровать. С ее-то аккуратностью и любовью к порядку подобное было недопустимо. Другое дело – Наташка. Та всегда бросалась из крайности в крайность. Либо дома у нее стерильная чистота, либо все вверх дном.

Как же она могла так поступить с собой, со всеми ними, с Генкой, если все то, о чем она написала в предсмертной записке, правда?! Как же так можно? Прийти к нему на работу, хладнокровно всыпать яд в чашку с чаем там или с кофе и сидеть потом, наблюдать, как муж умирает. Да при чем тут муж! Речь прежде всего идет о человеке!

А она взяла и убила этого человека, а потом убила себя, посмертно признавшись. А не признайся она, никто бы и в жизни не догадался, что Генка умер не своей смертью. Сердечный приступ и приступ, такое часто…

Господи! Да, да! Сашин отец ведь тоже никогда не жаловался на сердце, а заключение экспертов то же самое! Наташка, конечно же, к смерти этого старика никакого отношения иметь не может, а вот к зелью смертоносному очень даже запросто. Кто знает, где она его приобретала, у какого продавца?

Надо срочно звонить Саше. Позвонить и рассказать ему обо всем.

– Светлана Ивановна, расскажите мне все по порядку, что с вами случилось тем днем.

Привычная суровость Виктора Ивановича была разбавлена теперь изрядной долей обязательной благодарности. И поделать с этим он ничего не мог, и оставаться беспристрастным тоже.

Он обещал ей помочь? Обещал! Она спасла его ребенка от смерти? Спасла! Вот и требуется теперь выполнить свое обещание в знак безграничной благодарности.

А как выполнишь, если после встречи с ней произошло много чего. Обещала ведь никуда не высовываться, так нет же, натворила дел, а теперь что?

– Я уже все рассказала вам. Я пошла к ней днем с намерением потребовать объяснений. Взяла с собой копию завещания. Просто так взяла, без злого умысла. – Светлана Мохова громко всхлипнула, поняв, что Виктор Иванович не верит почти ничему, что она говорит. – Она открыла. Была слегка пьяна. Я попросилась войти. Она не пустила, у нее там был мужчина.

– Откуда знаете, что мужчина? – в который раз спросил он, надеясь на то, что она могла прежде чего-то не договорить, пропустить или забыть, опять-таки безо всякого злого умысла.

Ох, бабы, бабы! Наворотят дел из-за глупой ревности своей, а потом вот расхлебывают. И хорошо, если все это заканчивается мордобоем и клоком выдранных волос, а не так, как в данном конкретном случае. В случае с Моховой все обстоит гораздо хуже. И она, кажется, даже не подозревает, во что вляпалась.

– Когда я вышла на улицу, – судорожно вибрирующим голосом продолжила Светлана свой рассказ, – Наталья висела на балконе и делала такие вот движения себе по шее. – Она показала, как чиркала ее соперница себя по горлу ребром ладони. – И орала еще всякие угрозы.

– Какие именно?

– Орала, что удавит меня и что я сука. Извините…

Она смутилась, ругаться в его присутствии ей было очень стыдно, но выбора не было. Виктор Иванович снова и снова заставлял ее повторять слово за словом все, что они друг другу наговорили. Воссоздавать все по минутам, каждый шаг, каждое движение.

– И в этот момент из-за шторы высунулась рука.

– Мужская рука, так? Вы не ошиблись?

– Ну что я, женскую руку от мужской не отличу? Конечно, это была мужская рука. Достаточно крепкая и сильная, уволокла идиотку с балкона в мгновение ока. Схватила за загривок и уволокла. – Об этом она рассказывала с явным удовольствием, искренне полагая, что Наталье в этот момент было не очень приятно. – И все!

– И все? – Виктор Иванович недоверчиво хмыкнул. – Больше в тот день вы Наталью не видели?

– Нет, конечно! – попробовала Мохова возмутиться, но тут же осеклась под его осуждающим взглядом. Заканчивала она уже тише, без прежнего апломба, но все еще уверенно: – Нет, в тот день я больше ее не видела.

– Хорошо, – согласился вроде он. – Вы вернулись домой. Поплакали, потом позвонили мне. Я приехал, мы с вами проговорили… Ну часа полтора от силы. Так ведь?

– Да, кажется. – Светлана кивнула, заправляя за уши сальные прядки своих ухоженных прежде волос.