Одесская сага. Понаехали - Юлия Артюхович (Верба)

Ваня поперхнулся:

– Ну и фамилия, прости господи!

– Прости господи – это про характер твоей жены. А у них колониальные товары, и меха, знаменитое шампанское Луи Редерера…

Ривка покосилась на нее:

– Ой, тоже мне! Ты еще вспомни лавку Карла Фаберже!

– Слушайте, вот коньяк вы сами сделали, а как насчет Фаберже во дворе? – сдуру пошутил Сема-Циклоп и моментально получил от Полонской:

– Ну так ты не стесняйся – обращайся, мы тебя с Нюськой инкрустируем в лучшем виде!

– Пусть год будет счастливым! – Фира чокнулась с подругами, Ваня сзади приобнял ее и протянул свою чашку:

– А чай всегда таким же крепким!

Первая мировая, несмотря на закрытую морскую границу и сухой закон, практически не отразилась на жизни двора, только добавила огня в вечерние мужские политические споры. Это было далеко. Значительно ближе был авиационный завод Артура Анатры, третий по мощности в империи. И в связи с резко выросшим спросом там вспомнили об Иване Беззубе – легендарном механике Уточкина.

Несмотря на любовь к небу и страсти к самолетам, Ваня откажется от высокой должности и от разовых консультаций – кодекс чести и дружбы не позволит. Дело в том, что промышленник, авиатор, гениальный негоциант Артур Анатра еще несколько лет назад отобьет у Сережки Уточкина его жену Ларису. Это событие после тяжелой травмы пилота станет его точкой невозврата: Уточкин начнет принимать морфий и гашиш и постепенно терять рассудок. Этого Ваня Анатру не простит.

Одесса, особенно летняя, чудесным образом рубцует и затягивает любые душевные раны и высушивает слезы, хоть и чуть медленнее льняных накрахмаленных простыней на веревках в одесском дворе.

Ваня Беззуб за ужином торжественно постучал вилкой по краю стакана с компотом:

– Ирина, дети! Я снял нам дачу за маяком на 16 Фонтана! Лида, Нестор, Анюта, Женька и Костя! Берем книжки, купальные костюмы и хорошее настроение! На рассвете выезжаем!

– Вань, это же дорого…

Ваня приобнял Фиру за плечи:

– С барышей гуляем. Не переживай: машинист с семьей к родичам в Жмеринку на лето едет – это его дом. За копейки снял.

Младшие с возбужденными воплями носились по комнатам, стаскивая к столу вещи. Нестор принес плед и стопку книг, аккуратно перевязанную бечевкой. Даже пятилетний Костик тащил своего любимого деревянного коня.

– Котька, коня надо морского – мы тебе на море его изловим, этого не берем. Птичка моя! Посмотри, сколько ты нарожала! Какие дети у нас! Может, еще?

– Иван Несторович, может, хватит? – Фира из-под мышки Беззуба насмешливо смотрела на него снизу вверх. – Неугомонный ты мой!

Ваня обхватил ее за талию:

– Ирина Михайловна, с такой фигурой вы сами меня провоцируете!

Он поцеловал Фиру в макушку.

– Ты знаешь, я подумал и страшно стало: четырнадцать лет у моря живем! А выбирались какие-то считаные разы! Пора тебя плавать научить.

– Детей научи, а то Нестор только топориком может. Да и Женька воды боится.

– Дети… – Беззуб хохотал, – дети, остановитесь! Это даже Гедалина подвода не выдержит – мы не к дяде Йосе в Америку, а на Фонтан едем!

– А работа как же?

– Так трамвай на что? Утром уехал, вечером приехал. Если что из дому надо – привезу.

На рассвете, растолкав сонных детей, Ваня с Фирой вынесли узлы и торбы на подводу. Фира оглянулась:

– Боже, когда мы приехали в Одессу, у нас полтора чемодана было. А здесь я еще половину оставила. Вот это обросли!

– Или просто выросли. Комфорта хочется… Я там был – тебе понравится.

Дом действительно был чудесный – старый, с террасой и летней кухней, с тенистым садом и живой ежевичной изгородью. За домом рос малинник, под деревьями – спутанные плети маттиолы с одуряющим вечерним сладким запахом. И море, море было слышно за столом под грушей сорта бергамот!

– Зимняя, – философски заметит Ваня, когда пара мелких твердых, как теннисные мячи, груш шмякнется на стол и на спину Лидочке.

– Дурацкое море! Дурацкое солнце! И груша ваша дурацкая! – Лидочка пинала носочком парусиновой туфли дерево во дворе.

– Душа моя, ну что же ты такая сердитая? Груши положи в мисочку, они через пару дней дойдут и будут вкуснее меда. А сейчас пошли-ка лучше купаться, – посмеивался Ваня. Бескомпромиссная, злющая Лидка так была похожа на Фиру.

– Зачем? Чтобы быть с черным лицом, как крестьяне с хутора? Девушки, вон, лица отбелить пытаются, а вы, наоборот, под самое пекло суете! Долго мы тут еще будем?

– А ты читай в саду, развивайся. Заодно за Котей присмотришь, пока мы на пляж сходим.

– Ну вот еще! – фыркала Лидочка и вылетала через минуту в купальном костюме, но с зонтом и в шляпке.

– Да уж, – хихикала Аня, любительница нырять и заплывать аж за мыс, – Лидия Ивановна тут никак кавалера себе достойного не найдут. Принцы попрятались в Аркадии – ленятся так далеко ездить. Лидок, может, в Турцию сплаваем? С таким характером только в султанши. Вон смотри, какое младшим раздолье – пока мы Закон Божий учили, Женька окончательно вернулась к жизни предков. Гляди, точно как обезьяна по райскому саду лазит!

Ане и Жене здесь нравилось больше всех. Их шила в заднице наконец-то затерялись в зарослях дерезы и донника. А кипучая энергия могла выплеснуться через край: старшая пропадала на море, младшая – в саду и окрестностях.

– Наша Женька – настоящий сорванец, – то ли жаловалась, то ли гордилась Фира. – Она-таки выдряпалась на все деревья и на крыше тоже побывала.

– О, кого-то она мне напоминает… – смеялся Ваня. – Не знаешь кого? Надо меры безопасности принять, пока не подрастет. Эй, Нестор! У меня к тебе поручение – все равно из гамака только за едой выпадаешь. Тебе забор хорошо видно? Будешь за Женькой следить. Как на забор вылезет – сразу хворостину в руки и домой гони!

Женька негодовала:

– Что значит хворостина? Кто это барышень бьет?

– Бьет – значит любит, – важно произнес Нестор. Он действительно начал периодически поглядывать на Женю и докладывать громкими воплями о ее перемещениях по саду.

На следующий день Женька дождется, когда Нестор оставит книжку и гамак, рванет в дощатый туалет за домом. Фира выскочит на крики – Евгения Ивановна насовала брату под простынку полный гамак крапивы.

Вечером, уложив детей и перемыв посуду, Ваня с Фирой сидели под грушей или уходили к морю.

– Видишь, как удобно? А ты боялась, – Ваня плыл в августовской фосфорящейся зелеными искрами воде, а Фира лежала грудью у него спине, приобняв за шею, – и никаких дурацких купален и костюмов. Лучший пляж – ночной.