Ни слова больше! - Карен М. Макманус

— Серьезно? — выгибает бровь Шарлотта.

Непонимающе хлопаю глазами:

— То есть? — Вспоминаю наш предыдущий разговор, и у меня сводит живот. — Он что… к тебе приставал? Мистер Ларкин?

Шарлотта решительно мотает головой:

— Нет. Не в этом дело. — Она возвращается к своему стулу, собирает книги с тетрадями и идет к выходу. Я облегченно вздыхаю, как вдруг она добавляет: — Быть ужасным человеком можно по-разному.

— Что ты имеешь в виду? — бросаю ей вслед, но Шарлотта уже за дверью.

Опускаю глаза на афишу мемориального сада — на лимонный галстук и со злостью закрашенное лицо мистера Ларкина. Думаю обо всем, что услышала за последнюю неделю. «Ларкин был неизвестно кем». «Мерзавец получил по заслугам». «Быть ужасным человеком можно по-разному».

Вновь неприятно сводит живот, и я с ужасом понимаю, что, наверное, совсем не знала своего любимого учителя.

Орущая в наушниках музыка немного заглушает поднимающееся во мне беспокойство. Смотрю по сторонам, пытаясь сориентироваться. Где я? Расставшись с Шейном, я слишком далеко ушел по тропе, которая давно перестала быть знакомой, да и вообще тропой. Хорошо бы спросить у кого-то дорогу…

Вот только вокруг никого.

Написать Шейну я не могу, даже если бы у меня был его номер, потому что здесь нет сигнала.

— Не страшно, — бормочу я себе под нос, но слов не слышу. Из-за громкой музыки я вообще ничего не слышу.

Мне становится не по себе. Выключаю песню, вынимаю наушники и прислушиваюсь к щебетанию, треску и шелесту леса. Смотрю вверх — в это время солнце обычно опускается за главное здание школы. Густые кроны деревьев над головой не дают толком разглядеть небо… нет, вроде различаю — слева чуть светлее.

Поворачиваю туда и бреду несколько минут, пока не дохожу до крутого обрыва и не узнаю склон у Шелтон-парка. Это самая высокая часть леса. Выходит, я прилично сбился с пути и вышел гораздо ближе к костру — месту встречи Шейна с Шарлоттой, — чем мне хотелось бы. Зато теперь я, по крайней мере, знаю, куда идти. Все верно — школа слева.

Шагаю в направлении заходящего солнца и вдруг слышу шорох и треск веток.

А потом раздается крик.

Девочка у доски объявлений издалека напоминает Бринн: тот же рост, цвет волос, та же поза — руки в боки и поднятый подбородок. Но когда я подхожу ближе и она оборачивается, иллюзия исчезает. Элли Галлахер совершенно не похожа на Бринн. Любопытно, как глаза меняют лицо.

— Здорово, Элли, — говорю.

— Привет, Трипп.

Элли вновь отворачивается к доске, поочередно тычет пальцем в два приколотых листочка и говорит:

— Вот эти рядом наводят меня на одну мысль.

Под «этими» она подразумевает разрисованную афишу мемориального сада мистера Ларкина и объявление о зимней дискотеке. Тема — «Засветись», фон плаката — неоновый силуэт города с неоновыми звездами.

— На какую? — поражаюсь я.

— На такую, — отвечает Элли. — Кто-нибудь заметит, если я их возьму? — Не дожидаясь ответа, она аккуратно откалывает их с доски и сует себе в рюкзак. — Ладно, бывай.

Она уходит, весело махнув на прощание.

Смотрю ей вслед со смешанным чувством недоумения и одобрения. Элли всегда была странным ребенком, и я рад, что она не изменилась.

— Кажется, мы договорились у оранжереи, — раздается за спиной.

А вот и Бринн. Зеленые глаза и все остальное.

— Ты тоже не там, — не теряюсь я. — Опаздываешь. Похоже, ты не так сильно заинтересована в работе подкомитета, как я.

— Да с твоим энтузиазмом трудно тягаться! — смеется Бринн и подстраивается под мой шаг. Вместе идем к выходу. — Если честно, твоя одержимость меня немного беспокоит.

Смеюсь от души и сам удивляюсь, до чего с Бринн легко. Давно не чувствовал себя так раскованно… Пожалуй, с восьмого класса.

В холле вижу Абби Лью — она провожает нас взглядом и грустно улыбается. Виновато отвожу глаза и пытаюсь вспомнить, не подавал ли ей надежду? Вроде бы нет. Хотя, конечно, чужая душа — потемки, она могла интерпретировать все по-своему. Отгоняю эти мысли и продолжаю разговор:

— Какая же это одержимость — завалить коллегу по комитету фотографиями щитовника мужского. Тебе, кстати, какой больше нравится?

Бринн прыскает, я достаю телефон, намереваясь продолжить наш ботанический экскурс, но замечаю сообщение от Лизы-Мари: «Этот гаденыш Дельгадо ставит Гуннару палки в колеса».

Улыбка сходит с моего лица.

— В чем дело? — волнуется Бринн.

Шлю в ответ «Так ему и надо» и говорю:

— Скорее бы мать отправилась обратно в свой Вегас.

Мы у выхода; Бринн затягивает шарф на шее, прежде чем толкнуть дверь. Январь выдался на редкость мягким, но сегодня ветрено. Бринн мнет в руках шапку и спрашивает:

— Она здесь?

— Да, — отвечаю, сразу ощущая тяжесть в плечах. Лиза-Мари — мастер портить настроение.

— Как у вас… — робко спрашивает Бринн и засовывает руки в карманы пальто, — какие у вас с ней отношения?

— Лучше не бывает, — морщусь я. — Помнишь отстойное видео, которое Колин показал в классе?

Бринн мрачнеет:

— Помню.

— Так вот прикинь, Лиза-Мари ухитрилась познакомиться с выродком, который его сделал, и приехала сюда, чтобы купить мое участие в его шоу. — Сокрушенно мотаю головой. — Я, понятное дело, отказался. Только ей тоже обещали отвалить куш, поэтому она от меня не отстает.

— Да ты что?! — Бринн буквально замирает. — Какой кошмар. Мне очень жаль.

Нечего было рот открывать. Ненавижу, когда меня жалеют, особенно когда жалеет она.

— Как-нибудь справлюсь, — говорю и, сделав тише звук на мобильном, сую его в карман. — Что-то мистер Ларкин вдруг резко всем понадобился. Лиза-Мари сказала, что его делом занялось и другое телешоу. «Мотив» или типа того. Слышала о таком?

— Гм… Да, слышала.

Бринн глубже засовывает руки в карманы. Мы уже почти у оранжереи.

— Нам лучше поспешить с мемориальным садом, а то не успеем к премьере сериала, — говорю, не в силах сдержать желчного тона.

Четыре года. Четыре года вести себя тихо, усердно работать, стараться все делать хорошо, исправить одну-единственную ошибку. Я уже думал, что вот-вот вырвусь из Стерджиса, оставлю все в прошлом, но, похоже, судьба просто глумилась надо мной. Заставила надеяться, осторожно толкать камень в гору, а теперь, когда я почти у вершины, он вот-вот сорвется и меня раздавит.

Никуда я отсюда не свалю. Навечно застрял в лесу за Сент-Амброузом, перед непосильной для ребенка дилеммой. Хуже всего: я не уверен, что мое решение было бы сегодня другим.