Три заповеди Люцифера - Александр Овчаренко

В это воскресенье Мостовой принимал просителей. Желающих заручиться поддержкой Сталинского сокола было много, но в беседку были допущены не все, кто в осеннее утро приехал в Белую дачу. Василий Иванович интуитивно угадывал, кому следует руку подать, кого чаем напоить, с кем иметь продолжительную беседу, а кому и на дверь указать. И дело было не в «табеле о рангах»: Мостовой мог поддержать молодого никому неизвестного сотрудника своего министерства и в то же время отказать в приёме генеральному директору крупного производственного объединения. Стар был Василий Иванович, стар и мудр! Поэтому и ценил людей не за громкие номенклатурные должности, а воздавал каждому по заслугам.

Во второй половине дня, после того, как поток просителей иссяк, охранник провёл в беседку Климента Михайловича Калмыкова — бывшего сослуживца, входящего в «Ближний круг» и отвечающего за выполнение особо деликатных поручений. Калмыков, подобно вождю мирового пролетариата, был лыс и коренаст. Политические ветры его не ломали по одной простой причине: Климент Михайлович никогда не гнулся против ветра, и если колебался, то всегда в резонанс с генеральной линией партии. При этом Калмыков всегда умудрялся сохранять свою точку зрения, и мягко, ненавязчиво, добиваться решения текущего вопроса в нужном ему ключе. На мир Калмыков смотрел с недобрым прищуром слегка раскосых глаз, поминутно ожидая от жизни очередного неприятного сюрприза. Василий Иванович ценил Калмыкова за прозорливость и трезвый политический расчёт. Единственным недостатком Климента Михайловича был возраст. Впрочем, этот недостаток можно отнести ко всем членам «Ближнего круга» без исключения.

Усадив гостя в плетёное кресло, Василий Иванович наполнил две чайные чашки из тончайшего китайского фарфора настоящим краснодарским чаем и пододвинул гостю розетку с абрикосовым вареньем. Это было знаком высшего расположения, и Калмыков оценил это по достоинству.

Пригубив чай и подцепив серебряной ложечкой янтарную дольку абрикоса, Климент Михайлович зажмурил от удовольствия раскосые глаза и произнёс что-то нечленораздельное, что в свою очередь означало высшую степень наслаждения.

Покончив с чайной церемонией, два ветерана российской индустрии приступили к беседе.

— Что скажешь, Климент Михайлович? Какие новости? — буднично произнёс Мостовой, разворачивая лежавшую на столике свежую газету. При этих словах Калмыков сразу напрягся и даже выпрямил спину, но в соответствии с давно принятыми правилами игры отвечал лениво, как бы нехотя.

— Да какие новости, Василий Иванович! Наше дело стариковское — сиди, смотри сериалы, да редиску пропалывай.

— Не прибедняйся, Климент Михайлович, — равнодушным голосом поправил хозяин, выглядывая из-за газетного листа. — Редиску пропалывать будешь на пенсии, а сейчас ты активный член нашего нового буржуазного общества.

— В том то и дело, что буржуазного! Ну, а новости Вы и сами, наверное, знаете: в связи с аварией в Энске чекисты зашевелились, как в старые добрые времена! Ищут следы вредительства, или, как сейчас говорят, террористического акта.

— Этого следовало ожидать. Кстати, террористический акт и вредительство — два разных понятия, — поправил гостя Мостовой.

— А хрен редьки не слаще! Смысл-то один: ищут виноватых.

— Раз ищут, значит, найдут. Ты-то чего всполошился?

— Так офицеришку одного назначили на это дело. С белогвардейской фамилией, Каледин. Может, слышали?

— С белогвардейской, говоришь? Да сейчас и слов таких никто не знает, а ты хотел, чтобы кто-то фамилию белогвардейского генерала вспомнил. Ну, и чем тебя офицер Федеральной Службы Безопасности Каледин не устраивает?

— Уж больно он усердный, как бы чего не вышло.

— Государственная комиссия уже во всём разобралась и назвала виновных, а что касается расследования по линии ФСБ, то это формальность. Ничего они не вынюхают. Сам знаешь — у нас вредителей нет, а террористический акт комиссия отвергла. Хотя ты, Климент Михайлович, в чём-то прав: надо бы к этому генеральскому тёзке внимательней присмотреться. Где он сейчас?

— Пока в Москве, а куда завтра его занесёт нелёгкая, не знает ни бог, ни его прямое начальство.

— Начальство, может быть, и знает, но и нам не мешает быть в курсе дела. Организуешь?

— Постараюсь, Василий Иванович! Хотя нам теперь за молодыми трудно угнаться.

— А ты сам и не гоняйся, ты организуй всё, как надо, и можешь пропалывать редиску.

На этом приём закончился. Охранник проводил гостя до ворот, где его ждал персональный автомобиль.

После ухода Калмыкова Василий Иванович позвонил по линии правительственной связи, и известный только ему абонент коротко сообщил, что подполковник Каледин занимается расследованием серии убийств, и никакого отношения к расследованию аварии в городе Энске не имеет. К тому же проверка по факту аварии на Уральском механическом заводе уже закончена. Криминала нет, дело закрыто. Василий Иванович сухо поблагодарил и положил трубку. Однако на сердце у старого управленца было неспокойно, и причина этого беспокойства ему была хорошо известна. — Каледин, — повторил он вслух, словно пробуя слово на вкус. — Действительно фамилия белогвардейская! Где ты сейчас, вражий сын?

15 часов 35 мин. 28 сентября 20** года.

г. Москва. Ленинградское шоссе

Манюню Кантемир увидел из окна автомобиля сразу, как только проскочил поворот. Она стояла возле красной «Audi» и беспомощно озиралась вокруг. Капот иномарки был открыт, что на языке Манюни означало «SOS».

Женщина провожала взглядом проезжавшие мимо автомобили, капризно надувала красиво очерченные губки и даже рассерженно топала стройной и в меру обнажённой ножкой. Можно было поднять руку и просемафорить проезжающим водителям, но у Манюни, видимо, было другое мнение. Весь её рассерженный вид как бы говорил: «Ну, вы, мужланы! Разуйте глаза! Вот перед вами стоит красивая и молодая женщина, которая на вас в обычной обстановке и не взглянет! Так что пользуйтесь моментом: остановитесь, выйдите из машины, припадите к моим стройным ногам, и тогда я, так и быть, приму от вас помощь»!

Однако мужчины делали вид, что Манюни не существует, и с каменными лицами проезжали мимо.

— Здесь явная подстава, — было написано на лицах водителей. — Не может быть, чтобы такая яркая и красивая баба так долго стояла одна, и ей никто не помог. Тут что-то нечисто. Точно, подстава!

С Манечкой Поливановой, или Манюней, как её называли в среде московских тусовщиков, Кантемир познакомился около трёх лет назад, когда расследовал смерть высокопоставленного кремлёвского чиновника на съёмной квартире. Дело предавать огласке было крайне нежелательно, так как чиновник представлял Российское государство на одном крупном международном форуме, и его смерть в очень пикантной обстановке могла бросить тень на гордо реющий российский триколор. Поэтому, по указанию Президента, это дело у «ментов» забрали и поручили Каледину. Как всегда, расследование следовало провести тихо, «по-семейному»! Однако совсем тихо не получилось. В ходе расследования выяснилось, что смерть кремлёвского чиновника в постели юной любовницы была не случайной. Оказалось, подсуетились иностранные конкуренты, которые в начале расследования хотели Каледина купить, а когда не сошлись в цене — удавить. Не получилось! И надо отдать должное Манечке Поливановой, которая, сама того не ведая, вовремя «слила» Кантемиру нужную информацию и тем самым спасла его в частности и всю операцию в целом. Разрабатывать Манюню в оперативном плане было легко и где-то даже приятно. Вся оперативная комбинация уложилась в одну ночь пламенной любви, после чего оба разбежались в разные стороны: Каледин реализовывать полученную информацию, а Манечка обсуждать в кругу подруг бурный, но скоротечный роман.