Лютер: Первый из падших - Гэв Торп

я понял, почему он так удивился. Раньше я и сам не задумывался о своих побуждениях. К каждому новому достижению меня вел лишь мой собственный беспокойный характер. Я видел, как воины умоляли лорда принять их в Орден, но повелитель Альдурука оставался глух к их мольбам. И никто из них не был слаб ни телом, ни духом. Я поделился этими мыслями с наставником.

— Ни в чем нельзя быть уверенным, Лютер, это правда, — ответил он уже гораздо мягче, положив руку мне на плечо. — Великий Магистр не разрешает азартные игры, но если бы я хотел заключить пари, то поставил бы свой доспех, коня, свой дом и руку вместе с мечом на то, что ты вернешься, и вернешься не абы кем, а одним из самых опытных рыцарей. Не потому, что ты действительно достоин, и не из-за пустых баек о судьбе, а потому, что я не знаю ни одной другой души, которая делает больше, чтобы заслужить это право.

Я был польщен и благодарно кивнул, показывая, что его слова достигли моего сердца.

— Спасибо, — поблагодарил я. — Но вы знаете, что я все еще намерен отправиться на Поиск на следующий день после окончания турнира?

— Я и не сомневался в твоей решимости, — хмуро ответил сар Элегор.

Да… так все и было. Я одержал победу в четырех из пяти состязаний турнира и даже завоевал титул Чемпиона Лорда в галерее болтов.

Трудно описать атмосферу вокруг молодого рыцаря, отправляющегося на Поиск. Все происходило совсем не так, как я ожидал, хотя в детстве я видел десятки рыцарей, уходящих в лес. Совсем другое дело — отправиться в путь самому. Как ранее объяснил Элегор, рыцарь, уходя на Поиск, полностью исчезает из истории Альдурука, добровольно отказываясь от всех прав и наследства. Для вас, возможно, это звучит несколько романтично или даже пессимистично, я могу лишь добавить, что данная процедура была очень практичной. Около половины рыцарей, отправившихся на Поиск своего зверя, не возвращается. Одни погибают во время охоты, другие терпят неудачу, третьи просто сдаются. Ждать месяцы или годы, чтобы в конце концов узнать судьбу уже покойного искателя славы, а может быть, вообще никогда не узнать, значило бы чрезвычайно усложнить вопросы престолонаследия, финансов и недвижимого имущества. Эти формальности не имели большого значения в Ордене, однако за пределами влияния Альдурука верховенство закона и правление лордов во многом зависели от подобных договоренностей. И хотя калибанцы не слишком сентиментальны в семейных делах, но все-таки не бессердечны, и лучше уж навсегда попрощаться с родственником, пока он еще жив, чем провожать его с надеждой, которая может не сбыться.

Не все Поиски были одинаковы, и разные семьи относились к ним по-разному. Даже в Альдуруке мнение по этому поводу менялось из поколения в поколение и зависело как от пристрастий нынешнего Великого Магистра, так и от благородных традиций, которые старался сохранить лорд Сайфер.

Тогда я ведь был только оруженосцем, которому не полагалось особых почестей. Пусть многие в Альдуруке высоко оценивали мои шансы вернуться во славе, Великому Магистру и остальным важным сановникам не пристало провожать меня в последний путь. Проводить меня через ворота собрались родители, сар Элегор и горстка моих товарищей-оруженосцев.

Аккадис что-то почувствовала и была полна энтузиазма, покидая крепость. Я закрасил эмблему сара Элегора на ее облаченных в броню боках и наплечниках своего доспеха, разорвав эту последнюю связь между мастером и его бывшим оруженосцем. Он передал мне один из своих личных магазинов болт-пистолета в знак благословения, а друзья повесили мне на шею гирлянду ярко-красных цветов, будто медальон с турнира.

— Кровавые лепестки, — шепнула Фиона, спешно поцеловав в щеку. — Они защитят тебя от любых клинков.

По сигналу сара Элегора дверь в больших воротах открылась, и я покинул крепость. Дорога, ведущая вниз по склону горы, открыла передо мной просторы дикого леса.

Я сказал себе не оглядываться назад, но когда мы преодолели первый крутой поворот, из замка донесся звон колокола. Я сразу узнал этот звук — Великий Звон, единственный колокол, чей звон разносился по долине строго четыре раза в день и служил маяком для заблудившихся на многие километры в лес. Но четверть дня еще не наступила, и потому я с удивлением развернулся в седле.

И в тот момент сердце у меня сжалось, словно стянутое множеством канатов. На башне у ворот стояла небольшая группа рыцарей. Я отъехал слишком далеко и уже не мог разглядеть лиц, но отчетливо видел, как развевается над ними длинное знамя Великого Магистра.

У меня чуть не сдали нервы при мысли о том, что владыка Альдурука соизволил подойти к стене и забить в Великий Звон в честь ухода обычного оруженосца. Аккадис почувствовала, что я колеблюсь, и решила все за меня. С громким фырканьем она поднялась на дыбы, а затем перешла на галоп. Она унесла меня за очередной поворот, и стены Альдурука скрылись из виду.

Отец дал мне карту на шелковом полотне, созданную во время последних вылазок патрулей к западу от Альдурука, с отмеченными на ней основными ориентирами. Земли к западу были населены гуще, чем владения остальных лордов: Алаконское море находилось всего в нескольких днях пути, а его воды изобиловали рыбой. Некоторые из самых знаменитых рыцарей искали удачу на его зеленых берегах, и я надеялся, что смогу повторить их успех.

Сверившись с картой, я свернул с дороги и прошел под сенью деревьев, впервые оказавшись в лесу без сопровождения.

Первым пунктом назначения был Рингейт — башня под контролем Ордена, примерно в шестнадцати километрах от дороги. Спускаясь вниз, я заметил утес, на котором она стояла, — серый перст посреди океана зеленого леса, но, оказавшись под лесным покровом, больше доверился чувству направления Аккадис. Естественно, у меня был компас. Но поверхность Калибана была усеяна кратерами от звездного дождя во времена Старой Ночи, когда планета десятилетиями подвергалась метеоритной бомбардировке. Стрелка компаса могла указывать на поглощенный лесом метеорит с той же вероятностью, что и на север, и я пользовался им только в моменты, когда совершенно не было видно ни солнца, ни звезд.

Поначалу на душе было легко, как у любого юнца моего возраста, и я напевал веселую песенку Аккадис, пока она пробиралась через лес. Вспоминая о подвигах храбрых рыцарей прошлого, я лишь