Старший брат моего жениха - Лина Манило

Снова ложусь на спину, чтобы не видеть этого ужаса. Вдруг становится так страшно, а перед глазами возникают жуткие картинки, одна ужаснее другой. И каждая с летальным исходом. А что если бы я ехала рядом с Русланом? Или села не слева за его спиной, а правее? Что бы от меня осталось? Мокрое место? А от Руслана?

Я никогда до этого момента не думала о смерти. Зачем? Но именно сейчас, когда голова звенит, а от накатившего морской волной шока немеет тело, мне вдруг так ясно представляется, что могло бы случиться с нами, если бы в нас въехали со стороны водителя.

— Точно все хорошо? — интересуется Руслан, распахивая дверцу с моей стороны и заглядывая в салон. — Может быть, пить хочешь? Или на воздух?

— Нет, все нормально, — отвечаю, чуть подумав, а Руслан медленно кивает, ощупывая мое лицо пытливым взглядом. — Мне не нужен врач, правда. Просто полежу тихонечко и все будет хорошо.

— Тс-с, — наклоняется ниже и прикладывает палец к моим губам, заставляя молчать. — Слишком много разговариваешь. Врач приедет, ему вот это вот все и расскажешь. Пока просто лежи.

— Кровь не останавливается, — говорю и снова пачкаю пальцы в багряной жидкости, окрасившей его лоб, а Руслану словно бы нравится эта боль. Он не сопротивляется моим прикосновениям, просто молчит и смотрит прямо в мои глаза. Гипнотизирует.

— Сильно испугалась? — Накрывает мою руку своей, снова игнорируя свои травмы и разговоры о них.

— Да, — признаюсь честно и убираю руку, растирая кровь по подушечкам пальцев. Липкая и теплая, но такая живая.

Дальше все развивается очень стремительно: одновременно приезжают блюстители дорожного порядка, машина скорой помощи и легковушка с логотипом страховой компании на темно-сером боку. Несмотря на сопротивление, меня все-таки увозят в больницу, хоть я никаких причин для этого не вижу — даже не болит почти ничего. Голова разве что немного гудит и плечо, которым я стукнулась, ноет. Но ведь необязательно для этого куда-то ехать? Можно же на месте осмотреть, укол какой-то сделать, да?

По дороге то проваливаюсь в сон, то снова выныриваю из него, но когда меня доставляюсь в смотровой кабинет, уже снова полна сил и бодра. Наверное, это истерика, и сильные руки врача укладывают меня на кушетку.

Пытаюсь убедить, что со мной все хорошо, прошу, чтобы отпустили, но кто бы меня слушал. Врач лишь повторяет, как заведенный: “Да-да, сейчас осмотрим и отпустим”, и продолжает свои манипуляции. Я не понимаю в них ровным счетом ничего, но послушно выполняю все, о чем меня просят.

Приходится смириться, потому что нет другого выхода. Убеждаю себя, что у меня нет повода бояться, но страх все равно сидит внутри. Вдруг у меня найдут что-то смертельное? Вдруг мне только кажется, что ничего серьезного в той аварии не случилось, а на самом деле все намного страшнее? Что если останусь инвалидом и придется попрощаться с институтом, своей мечтой и вообще всем, что мне дорого?

Осмотр кажется мне вечностью, но всему есть конец.

Врач уверяет, что я легко отделалась и мне совершенно ничего не угрожает, а я уже готова сорваться с места и убегать из больницы далеко-далеко, не оглядываясь. Но меня оставляют здесь до утра — для контроля за состоянием. Процедура стандартная, как меня заверяют, и с этим тоже приходится мириться.

Сходила, называется в клуб.

В маленькой одноместной палате чистота и порядок, но невыносимый запах медикаментов невозможно замаскрировать ничем. Успокаивает только, что пробуду здесь недолго и уже завтра забуду, как страшный сон.

— А мужчина, с которым мы в аварию попали… он где?

— Он отказался от госпитализации, — пожимает плечами молоденькая медсестра, помогая мне улечься поудобнее на койке. — Парень ваш, да?

Есть такие люди — они всегда голодны до сплетен и подробностей. Но мне нечем ее порадовать.

— Нет, он… он просто подвез меня. Знакомый, ничего больше.

Не рассказывать же посторонним людям длинную историю своей короткой жизни. Да и вымоталась я.

— У него была голова разбита, — вспоминаю, а на душе почему-то тревожно. — Кровь текла, я же видела. Почему отказался? Разве можно так?

— Больше ничем, увы, помочь не могу, — разводит руками и уходит, оставив меня одну.

Я хочу позвонить Наташе, маме — кому угодно, чтобы просто выслушали. Хочется снова почувствовать себя маленькой девочкой, которой на ночь рассказывают сказки, убаюкивают, но даже просто взять телефон в руки и набрать номер я не могу — моей сумки нигде нет. То ли в машине осталась, то ли еще где-то потерялась, но найти ее не получается.

И я бы обязательно расстроилась, но стоит прикрыть глаза, мгновенно засыпаю. Сон — тягучий и глубокий, тревожный и липкий какой-то.

А когда просыпаюсь, слышу в коридоре низкий голос Руслана. И снова засыпаю.

Руслан

Той же ночью

Скорая скрывается из вида, а мне выносят мозг страховая и гайцы. Тошнит от них уже, но протокол, мать его, никуда от него не деться. Правда, после пары часов такого плотного общения мне хочется только одного: убивать. Но держусь, хотя это и трудно.

Слишком много во мне сейчас перемешано, чтобы оставаться спокойным.

Наконец мою машину грузят на эвакуатор, а я в самый последний момент вспоминаю, что там внутри осталась сумка Киры. Наверное, окровавленный мужик под два метра роста, с бешеными глазами и бабской сумкой под мышкой выглядит странно, но мне плевать.

Искушение заглянуть в нее велико. Хочется понять, чем живет эта девочка, что считает самым необходимым и с чем никогда не расстается. Милые побрякушки, какие-то мелочи, которые могут сказать о девушке намного больше, чем любые слова.

А еще телефон… прочесть смс, очертить круг ее общения, залезть в святая святых, но нет. Плохая идея, очень плохая идея.

На дворе ночь, я с кое-как обработанной разбитой головой, сижу в каком-то дворе и курю, держа сумку Киры на коленях. Смотрю в черное небо, выпускаю дым, думаю. Надо что-то делать — со своей жизнью, с похотью, которая разливается по телу, стоит только посмотреть на эту девочку — чужую девочку. Она ведь вообще ничего ко мне, похоже, не испытывает. Ничего из того, чего бы мне хотелось, чтобы она испытывала. Это у меня от нее крышу рвет, это мне хочется сжать ее в объятиях до тихого вскрика, повалить на спину и трахать так, чтобы нахрен забыла, за кого там замуж собиралась.

Только…. только основная проблема не в том, что она вряд ли обрадуется такой перспективе. Херня в том, что у меня ни разу — вот вообще ни разу за жизнь — не было в постели девственницы. Никогда — нечто вроде принципа. Всегда предпочитал кого-то поопытнее — с ними проще и легче. И меньше шанс, что тебя, если что, запомнят, как самого главного козла в своей жизни.

А тут, гляди ты, Кира — нежный цветочек с поломанным стебельком.