Москва силиконовая - Маша Царева

Впрочем, как только нам принесли еду, я поняла, что готова продать если уж не душу, то как минимум пять лет жизни за заветный серебряный ключик, всегда посмеивающаяся над обжорами и гурманами, я впервые поняла, насколько чувственной бывает пища. Может быть, повар и не учился в кулинарных школах, но он точно был знаком с основами темной магии. Едва кончик моего языка ощутил солоновато-пряный вкус устричного соуса, как теплый шар скользнул вниз по позвоночному столбу, замер в области копчика, сладко завибрировал, и я вдруг осознала, что за все чувственные удовольствия на свете отвечают одни и те же мозговые клеточки. Просто не так уж часто нам доводится встретиться с едой, которую можно уравнять в правах с умелой лаской опытной мужской руки или освежающими объятиями южного моря.

– Вижу, ты оценила, – довольно улыбнулась Сабина. – Я не случайно привела тебя именно сюда. Еда такого уровня священна. Ты ее не просто пожираешь, ты как будто занимаешься с ней сексом.

– Не поверишь, но я только что именно об этом подумала. Оргазм я, видимо, оттяну до десерта.

– Просто такая еда. Может быть, прозвучит смешно, но она… сближает. Мы как будто бы не просто едим, а совершаем обряд. Черт, как-то это слишком по-сектантски прозвучало. Наверное, я просто нервничаю и в глубине души жалею, что все это затеяла. Я тебя совсем не знаю, а вдруг ты продашь мою историю желтой прессе?

– Не говори глупости, – я накрыла ее руку своей. – Могу поклясться на твоем тирамису. Ты ведь хотела поговорить об имплантатах, так? Никак не можешь решить, нужно ли тебе увеличивать грудь?

– Не совсем так, – замялась Сабина. – В общем, у меня есть два сына.

– Что? – округлила глаза я, недоверчиво оглядывая ее хрупкую, как у девочки-подростка, фигурку. Впрочем, даже не в этом было дело. Сабина была широко известной медийной персоной, любимицей всех, кто был склонен посплетничать в свое удовольствие. Ее личная жизнь препарировалась, как лабораторная крыса, и рассасывалась, как бесконечная мятная карамелька. За годы сияния на воображаемом троне она заработала репутацию беззаботной вертихвостки с гуманитарным образованием и легким подтекстом цинизма. Ни о каких детях, двух сыновьях, нигде никогда не упоминалось.

– Да, – вздохнула она, – близнецы. Им скоро будет четыре года, и все это время я их скрываю. Они живут за городом. Охраняемый коттеджный поселок, пресса туда не проберется. И записаны они на мою маму. Представляешь, какой бред – мои сыновья официально являются моими братьями. Это все он. Мой продюсер. Любила его, идиотка.

– Это его дети?

– Нет, – помотала головой Сабина, и ее длинные волосы красиво рассыпались по плечам, как в рекламном ролике шампуня, – так, была история… Он появился позже. Я уже была беременна. Я не собиралась скрывать своих детей. Но он меня убедил. В тот момент я была такой ранимой, такой подавленной. Он убедил, что мне ни в коем случае нельзя появляться на людях беременной. Сказал, что материнство противоречит моему образу. Что я воспринимаюсь как нимфа, бесплотный эльф, нечто возвышенное, что меня надо позиционировать, противопоставляя плотскому. А я… Его полюбила, верила ему. И потом, речь ведь не шла об отказе от детей. Нет, он снял нам виллу в северной Италии, в горах, на озере Гарда. Там я провела полгода. Рожала в Москве, в платной клинике. Он с кем-то договорился, кому-то что-то сунул, и мальчишек записали на моих родителей. А я отправилась в Майами набирать форму. За три месяца стала еще более хрупкой, чем была… Только вот моя грудь…

– Потеряла форму?

– Забавно, да? – усмехнулась Сабина. – Материнство вредит моему имиджу, но природа словно специально для материнства меня и создала. У меня было много молока. Но он… принес какие-то таблетки. Я приняла, и все исчезло. Буквально в одночасье. Но и от груди ничего, само собой, не осталось. Как говорится, уши спаниеля.

– Бедняжка, – покачала головой я.

– Сначала я отнеслась к этому философски. Думала, ничего страшного, сделаю операцию, это просто и недорого. Но сходила на одну консультацию, потом на другую. Страшно. У некоторых вроде бы ничего получается, а у кого-то такие пошлые шары. А мне нельзя быть эталоном для порнобизнеса, никак нельзя!

– Понимаю, – вздохнула я. – Уверена, Романович справится. Он и в самом деле гений. А с имплантатами Luxis…

– Спасибо тебе, – ее глаза влажно блестели. – И знаешь, я хочу тебя поддержать! Конечно, моя операция должна остаться в секрете. Но я приведу к тебе подруг. Много подруг. Кстати, ты знаешь такую певицу – Латойю?

– Конечно.

– У нее сейчас трудности. Тяжелый развод, денег нет. Она пробовала убить себя, выпила жидкость для мытья плит.

– Какой кошмар.

– Все нормально, откачали. Только вот она сожгла голосовые связки и уже вряд ли когда-то сможет петь. Но она уже прошла курс реабилитации, пришла в себя и собирается восстать из пепла в качестве модели. Уже нарасхват в любых ток-шоу и «Караванах историй», все же любят такие слезливые драмы. Ей всего двадцать четыре, она еще поставит этот город на уши. Думаю, если организовать ей бесплатную операцию, она согласится стать рекламным лицом Luxis.

* * *

Я сделала это.

Смогла.

У меня все получилось.

Создавалось впечатление, что за мою команду играла сама Вселенная.

Сабина решилась быстро – две недели, и вот я уже навещала ее в послеоперационной палате. Я пришла с букетиком белых тюльпанов и бутылью свежего клубничного сока, после наркоза ее мутило, и есть она не могла. Она лежала, откинувшись на подушки, бледная, с синяками под глазами и перебинтованной грудью – но держалась молодцом. Впрочем, даже без макияжа, с сухими потрескавшимися губами и запавшими глазами она все равно была красавицей. Такую яркую необычную красоту не сотрешь ни бессонницей, ни похмельем, ни уж тем более мутным маревом общего наркоза. Чокнувшись пластиковыми стаканчиками, мы выпили сначала традиционно за любовь, ну а уже потом за мужские стереотипы, заставляющие нас идти на отчаянные поступки. Да, возможно, этот мир и принадлежит мужчинам, но играя по их же правилам, мы легко можем обставить самоназванных королей мира на повороте.

– Теперь я смогу принять предложение Playboy, – мечтала Саба. – Они давно звали меня сняться для разворота.

– Говорят, что после операции перестаешь относиться к груди как к чему-то сокровенному. Хочется всем ее показывать, хвастаться, ловить восхищенные взгляды.

– Еще вчера бы на такое предположение обиделась, но сейчас мне кажется, что это правда, – улыбнулась Сабина. – А как представлю, что уже через месяц смогу накупить кофточек с декольте!

* * *

Сценка в одном из московских центров психологической поддержки. Такие ситуации из абстрактного анекдота давно превратились для меня в банальность.

Девушка в розовом: Меня зовут Лана, и я неудачница.

Все (хором): Привет, Лана!

Девушка в розовом: Вчера я в очередной раз пыталась покончить с собою. Но у меня опять не хватило духу. Я полоснула по венам опасной бритвой, зажгла ароматические свечи, включила Lacrimosa и уселась в теплую ванну. И сначала мне было так хорошо. Но потом я испугалась. Я такая неудачница, что даже на тот свет не могу отправиться как надо. Между тем здесь мне делать нечего, я никому не нужна.