Катары - Патрик Вебер

— Простите меня, — сказал он понимающим тоном. — Но мне в голову вдруг пришла одна мысль. Может быть, очень глупая, но…

— Что ж, говорите, — ответил Ле Биан. — Я уже давно сам не могу понять, что глупо, а что нет.

— Морис-красавчик, — спросил Шеналь, собрав всю свою храбрость, — это не ваш отец?

Ле Биан на него посмотрел без всякого выражения.

— Мой. А вы мне про него на днях говорили порядочные гадости.

— Видите ли… — пробормотал Шеналь, окончательно смутившись. — Я же не знал… Вы бы сказали мне… Да я что ж, я только пересказывал, что тут кругом говорили… Вы же людей знаете…

— Да не извиняйтесь, — ответил Ле Биан. — Мой отец был подонок.

Шеналь так и вздрогнул:

— Был? А вы сказали, он… пострадал… Или, может быть…

Ле Биан один миг подумал. Шеналь явно делал все, чтобы помочь ему. И Пьеру хотелось все ему рассказать — но как объяснить, что он не обратился в полицию? С самого начала этой истории он самонадеянно старался все сделать сам, а на деле становился сообщником злодеев. Он решил не признаваться.

— Нет, — сказал он. — Отец жив. Он попал в аварию на машине, но не насмерть. Сейчас он в больнице, в Перигё.

— Вот беда! — посочувствовал Шеналь и протянул гостю пресловутый бутербродик с паштетом.

— Да никакой беды. Я же говорю — он подонок. И жалеть его нечего.

Шеналь перевел взгляд на столик с бумагами. Он взял «Крестовый поход против Грааля» Отто Рана и усмехнулся, разглядывая обложку.

— А, наш разлюбезный Ран! Еще один полоумный тут крылья пообломал. А ваши поиски далеко ли продвинулись?

— Топчусь на месте, — признался Ле Биан. — Кажется, шаг вперед — и тут же два назад. Сначала кажется, что все просто. Потом я начинаю думать, что все хотя бы логично связано, а под конец всегда вылезает что-нибудь невероятное.

— Так тем и завораживают катары, вы разве не находите?

Ле Биан встал и взял со стола фотографию. На ней был изображен молодой человек, худенький, явно уверенный в себе. Историк внимательно посмотрел на нее, а затем спросил:

— Так вы тоже думаете, что Ран был сумасшедший?

— Да ведь фашисты все сумасшедшие, разве нет? — ответил Шеналь.

— Это конечно, — сказал Ле Биан, — но я говорю не о его службе в СС. Я думал про его поиски. Уверен: он что-то отыскал! Что-то очень важное.

— И никто об этом не узнал?

— В этом-то весь и вопрос. Кажется, будто ниточка вдруг оборвалась и с тех пор никто так и не может ее связать.

Шеналь был удивлен: в один миг постоялец пришел в себя. Не переставая говорить, он даже принялся жадно уплетать паштет.

— А вы думаете, что свяжете?

— Честно говоря, несколько раз я уже думал, что все связал. Но каждый раз все оказывалось не так. Пары каких-то деталей не хватает. Только ведь в ваших краях непросто попасть в потаенные места…

— Ну, тут-то я вам точно могу помочь! Все эти места я знаю, как свои пять пальцев. Если хотите, отвезу вас куда угодно!

Такого предложения Ле Биан не ожидал.

— Правда? Конечно, вы меня очень выручите.

Шеналь разом встал с места, взял поднос с пустой тарелкой Ле Биана и шагнул к двери:

— Значит, договорились! Встретимся завтра утром. Часов в восемь поедем, нормально вам?

— Вполне! — откликнулся Ле Биан.

Шеналь закрыл дверь, а историк встал с кровати и рассмотрел свою физиономию в зеркале над умывальником. Из саквояжа он достал мыло, бритву, помазок и стал бриться. Вернулась надежда: быть может, Мирей вернется. Быть может, она даже и не в опасности.

«Я, наверное, тебя раньше просто любила, хоть и не понимала этого. А теперь этого не может быть…»

Как ему хотелось, чтобы это родство оказалось ошибкой, дурацким недоразумением! Сбрив щетину, которая его сильно старила, Ле Биан подошел к столу с бумагами и книгами. Из-под груды бумаг он достал белый конвертик с короткой запиской. В сотый раз он перечитал его:

«Дорогой Пьер!

Не сердись на меня, но я ничего не могу поделать. Наверняка наши пути в конце концов пересекутся. Ты мне очень нравишься, но теперь я знаю, что ты мне брат, так что у нас ничего не выйдет. Я подумала и решила: ты должен довести до конца, что задумал. Я забыла тебе подбросить еще один крючок для нашей любимой Бетти. Спроси ее как-нибудь про доброго Рихарда Фрица. Увидишь: фрицев ей всегда нравилось цеплять.

Пока!

Мирей».

Уже много часов не смолкали удары кирки. Узкий проход, пробитый несколько дней назад, постепенно превращался в галерею, по которой спокойно мог пройти человек, хотя и в согнутом положении. Как только начинало смеркаться, десятка два мужчин и женщин принималось за этот труд. Сейчас было уже поздно, и работа продолжалась при свете факелов. Совершенный в белой мантии и камзоле с гербом стоял у входа в галерею. Один из Добрых Мужей стоял на посту у входа в главный двор. Другой ходил дозором вокруг крепости. Проходя мимо галереи, он ненадолго приостановился.

— Нет, не доверяю я им, — сказал он Совершенному. — Не надо было их звать!

— Мы сами пробивали ход неделю за неделей, и казалось, что это никогда не кончится. А сейчас мы уже почти у цели. Сейчас они нам нужны. А там будет видно.

Из прохода вышла девушка. Она несла полную корзину земли и камушков. Мимо старших она прошла, не взглянув на них: она опустила голову в знак то ли почтения, то ли покорности. Пройдя еще несколько шагов, она выкинула содержимое корзины на склон горы и с пустой корзинкой вернулась обратно в подземный ход.

— Видишь, — сказал Совершенный, — даже непреклонная Филиппа вернулась в общий строй. Я уже давно научился справляться с упрямцами. Поверь, совсем не всегда нужно прибегать к силе. Психологическое давление, если правильно его направить, может творить чудеса.

— А потом, вы думаете, они вернутся к себе домой как ни в чем не бывало?

Совершенный засунул руку в складки мантии и вытащил револьвер. Он сделал вид, что целится в глубь галереи, а потом опять спрятал оружие.

— А их, — сказал он, — держит оружие куда более сильное: страх! Никто из них не может уйти от нас, а если он и решится на такое безумство — раз, два, и средствами нынешнего времени мы от него избавимся.

— Вы знаете: катары всегда считали свое тело просто кожаной рубахой. Иными словами, это одежда, в которую душа облекается на время своей земной жизни, но не часть их существа. Их может не страшить угроза этой телесной оболочки.

— Поверь: не все катары со спокойной душой кидались в костры. Историки любят преувеличивать храбрость людей, чтобы представить их чтимыми мучениками.