Сердце звездного дракона - Морвейн Ветер

Но ты можешь поверить мне. Ты знаешь: я не умею лгать.

Эллера не могла понять почему, но это она действительно знала.

— Ты изменился, — выдохнула она. Слова сами сорвались с её губ, и она задумчиво прислушивалась к ним пару секунд, а затем продолжила: — Тот, кого я помню, никогда не позволил бы использовать меня.

Ровеналь вздрогнул. Шагнул к ней, протягивая руки, чтобы обнять, но Эллера отступила назад.

— Я не мог быть рядом с тобой. Я спал.

— Тот, кого я помню, всегда успевал.

Ровеналь молчал. А Эллера внезапно осознала, какие глупости говорит, и резко отвела взгляд.

— Мне нужно подумать, — она отвернулась и отошла к окну. — Я должна побыть одна… насколько это возможно здесь.

Ровеналь кивнул и отступил назад. Коснулся стены и, когда портал, ведущий в соседнюю комнату, открылся, шагнул в него.

Эллера потёрла висок.

«Крайтен!» — позвала она. Но куратор молчал.

Олсон почувствовала себя одинокой и брошенной, как никогда. Руки тянулись заглянуть в планшет и выяснить хоть что-то о той планете, с которой пришёл Ровеналь, но планшет остался на корабле.

Эллера попыталась сама вспомнить хоть что-то о месте под названием Кармелон, но вспомнила только, что эта планета выступила на стороне повстанцев в последней войне.

«Вы победили нас, — устало думала она. — Так кто мог уничтожить вас, когда уже погибли мы?»

Эллера хотела бы забыть то, что услышала, но где-то в глубине души, на окраине памяти, чувствовала, что Ровеналь прав.

Орден и она сама были одно. Но не потому, что кто-то её заставил. Не потому, что не было выбора. И не потому, что Орден дал ей всё.

На краю памяти ворошились воспоминания о ком-то другом, кому Эллера действительно была обязана всем. Но Орден… был её решением. И сейчас Эллера неожиданно отчётливо вспоминала, что искала там.

«Надежду для всех».

С самого детства Эллера считала, что корень зла, которым наполнен окружающий мир — в хаосе, вечных обидах, что, подобно атомной реакции, порождают новое зло. Каждый, кого тронула ненависть, нёс её дальше, щедро наделяя всех встреченных на своём пути.

Эллера хотела оборвать эту цепь. Она готова была стать тем последним звеном, если только её жертва даст миру надежду на очищение.

Эллера верила, что разумное устройство общества позволит избежать вечной ненависти, вечных кровавых драк за каждую кроху благ.

И Эквилибриум обещал ей то, во что она верила. Когда-то давно.

Эквилибриум давал светлую цель.

Эквилибриум говорил: нельзя останавливаться на пути к этой цели.

И Эллера была согласна. Она была на многое готова, хотя самолюбие и продолжало теплиться на дне её души.

Но с каждым годом свет тускнел, затирался, забываясь среди повседневных дел. Заданий, которые если и приближали эту цель, то так незаметно, что Эллера давно перестала чувствовать её приближение.

«Что я делаю? — думала она теперь. — Что я делала все последние десять лет? И кто увидит возрождение человечества, если мы продолжим так же копошиться в собственной нерешительности ещё двадцать, тридцать и сорок лет?»

Эллере показалось, что она прозрела.

«Нет смысла ждать. Действовать нужно сейчас. И Кармелон… Те, кто разрушили Эквилибриум… Они же нанесут смертельный удар Инквизиции.

Если только Ровеналь не лжёт. Если у него есть та сила, о которой он говорил. А она должна быть — иначе зачем Инквизиции истреблять его народ?»

Эллера инстинктивно хлопнула себя по бедру в поисках пачки сигарет — но ничего не нашла.

«А если даже нет, — продолжала думать она, — после своего поражения они должны ненавидеть Инквизицию больше, чем кто-либо другой. Может, он не видит этого сейчас, когда страх за близких заслоняет всё остальное… Но он прозреет. И вряд ли станет откладывать план на сотню лет, как ОПВЭ».

На последней мысли рассуждения её замедлили ход.

Эллера задумалась о собственных словах. Об обвинении, которое бросила в конце.

«Тот, кого я помню… Но откуда я помню его?»

Ответ не приходил, но Эллера ещё острее, чем в первый вечер, ощутила, что ей давно уже знакомо лицо Ровеналя. Знакомо до боли и болезненно близко.

«Медлить нельзя, — снова вернулась она к более насущным проблемам. — И не только потому, что нас преследуют. Надо выяснить, что случилось с Крайтоном. А эти… экологисты… явно не помогут нам ничем, кроме своих наркотических напитков. Такие, как они, никогда не приносили пользы на войне. Другое дело… Кармелон».

«Нашаа… — еще раз повторила она про себя. — Не худшая должность, чем та, которую я исполняю сейчас. Пусть и не хотелось бы переступать порог нового времени по уши в грязи, но кто-то должен испачкаться, чтобы загорелся свет».

Эллера снова сосредоточилась на густых кронах деревьев, шелестевших за окном.

Эти недолгие несколько часов ей могло бы быть здесь хорошо.

На мгновение ей стало жаль, что она совсем не успела посмотреть на этот мир. Как и на многие десятки миров, в которых была.

Но Эллера знала, что впереди цель. И эта цель всегда, во все времена, требовала жертв.

22

— Хорошо! — сказала Эллера, расслышав негромкие шаги за спиной. Обернулась и увидела, что Ровеналь в самом деле выжидающе смотрит на неё. — Я не могу обещать, что из меня получится хорошая нашаа. Что из меня вообще получится нашаа… Скажем прямо, я видела свою жизнь абсолютно другой. Но я могу обещать, что попробую тебе помочь и сделаю всё, чтобы спасти твой народ.

Эллера помолчала.

— Взамен? — уточнил Ровеналь. — Я вижу по твоим глазам, что ты делаешь это не потому, что хочешь мне добра.

Эллера поджала губы. Слова Ровеналя неожиданно больно ужалили её, но спорить она не стала.

— Я рассчитываю, что ты поможешь мне в борьбе с Инквизицией, — сухо закончила она.

— Сделаю всё, что смогу, — тем же тоном ответил Вартарион. Он протянул руку, и Эллера, преодолев последние сомнения, пожала её в ответ.

А в следующее мгновение Ровеналь дёрнул её на себя и поймал губы девушки своими. Та ощутила, как по венам стремительно разбегается пламя, но Ровеналь сразу же отстранился.

— Просто хотел проверить, готова ли ты делать то, что обещаешь, — пояснил он. В это мгновение Эллера необычайно остро ощутила, что говорит с незнакомцем. Все те дни, что они провели вместе, Ровеналь казался ей ближе и роднее, чем теперь.

И всё же девушка замерла в его объятиях,